Песни радости и счастья. Евгений Васильевич Абрамович

корова Ланька, лежала мёртвая лиса. Большая, с приличную собаку. Рыжий мех свалялся колтунами, стал грязным и серым, в нем копошились насекомые. Глаза животного были открыты, смотрели на дверной проём, прямо на меня. На миг даже показалось, что они светятся в полутьме. Я постоял в дверях, соображая, что делать. Покопался в сарае, вытащил потрепанный кусок старой плёнки. Снова надел резиновые перчатки, вернулся в хлев. Помогая вилами, положил лису на плёнку, стараясь не думать о паразитах, возможном бешенстве и трупном яде. Завернув животное в пленку, наподобие савана, вынес ее на воздух.

      Снег повалил с новой силой, словно не май на дворе, а середина ноября. Хотел вернуться в сарай за лопатой, как увидел у самого края поля большие кучи веток. Это, наверное, брат нарезал в прошлом году, когда приводил в порядок деревья в саду.

      Брат собрал отрезанные ветки в кучи, собираясь поджечь со временем, но, видимо, не успел или забыл. Я решил, что было бы лучше сжечь лисий труп, удобнее и быстрее, заодно избавлюсь от мусора. Плюс снова вспомнились истории про бешенство, лисы часто бывают переносчиками болезни. А больных животных всегда сжигают, так ведь?

      Я положил свёрток на самый верх кучи, обложил по бокам истлевшим сеном из хлева. На сухих ветках застревали большие белые снежинки.

      Сходил в дом за спичками. Боялся, что из-за сырой погоды пламя не разгорится, однако, только поднеся огонёк к сену, тут же отпрянул. Вспыхнуло так, что жар ударил в лицо. Куча занялась, будто облитая бензином, в ней трещали сухие ветки и собранный в доме мусор, пластиковые бутылки и целлофановые пакеты. Я пошевелил костер вилами, сходил и бросил в огонь найденных в доме мышей и крысу. С минуту постоял, глядя на огонь. Было в нём что-то успокаивающее.

      Краем глаза заметил движение в стороне. Повернувшись, увидел, что в десяти метрах от меня на поле сидит другая лиса. Так же пристально смотрит на огонь, как и я только что. Молодая, гораздо меньше той, что горела сейчас в куче.

      – Родственник твой? – спросил я. – Соболезную.

      Лиса повернулась на голос, посмотрела на меня. Любопытно и с интересом, по-собачьи склонив голову на бок. Затем повернулась и, махнув пушистым хвостом, рысцой побежала через поле к лесу. Я провожал её взглядом, пока снова не увидел впереди покосившееся деревянное строение, отвёл глаза.

      К вечеру снег закончился, стало ветрено. Шумели деревья в саду, гнулись голые ветки старого дуба через дорогу. Я решил сходить на кладбище, пока ещё совсем не стемнело. Прихватил купленные мамой искусственные цветы.

      Дед смотрел на меня с черного памятника. В пиджаке с медалями, с хитринкой в глазах, изогнув в полуулыбке уголок рта. У художника хорошо получился портрет. Дед и был таким, всегда смотрел на меня с какой-то искоркой во взгляде. Будто знал некий секрет, но рассказывать не собирался.

      Без лишней скромности скажу, что я был его любимцем. С самого раннего детства он всегда находился где-то рядом. Я любил бабушку и деда. Особенно деда, чего уж скрывать.

      Всю жизнь он провёл в этой деревне.