Когда часы пробьют вчера. Марина Повалей

в каменном мешке. Талион – прекрасный и жуткий в своей справедливости. Око за око. Не страшно. Ничего не страшно. “Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережёт ее”. Я сберегла. Сберегла. Вот он вроде самый старый дом в трущобах. Как стоит – непонятно. Дунешь ведь – посыпется. Два выхода. А сразу за ним – магистраль.

      Свет фар, рукой закрыла глаза – потеряла драгоценные секунды, чтобы развернуться назад, в калитку чужого дома. Обман. Ничего бы не вышло. Сто пудов, у второго входа ещё один служебный мазурик.

      – Проверка документов. Предъявите ваш чип-паспорт.

      Лейтенанту жарко – в одной рубашке, без кителя, ночью.

      Я натянула поглубже капюшон.

      Нужно попробовать бежать. Просто, хотя бы потянуть время. Вдруг случится чудо. Уже очевидно – они увидят мой паспорт, в нём и фамилию, и ауру терхи, и то, что терха эта не платит налоги уже много лет.

      Всякое-чего, но вдруг драить унитазы я буду в белоснежном дворце тетрарха?

      – Стоять! – напарник лейтенанта выстрелил вверх, стоило мне рвануть вниз по улице. Быстро он, держал меня на прицеле.

      Плевать, пусть убьют.

      Возвращение домой, в собственную спальню, где до сих пор одна стена обклеена снимками Влада – я содрала бы их первым делом, не разбирая вещей. Руки с дороги помыла бы только после.

      Возвращение было лишь призраком.

      Столько чудес нет в запасе даже у Господа. Наверное, сегодня он уже сделал для меня всё, что мог.

      – Стой, стрелять буду!

      – Не жди, стреляй! – я запетляла зайцем. Если уж попадёт, главное так, чтобы не ранил, а наверняка застрелил.

      – Стой! – одновременно с выстрелом и ветром в ушах, пронёсшим пулю мимо меня.

      Куда деваться, когда добегу до забора, что закрывает тупик, я придумать не успела. Литая капсула чёрного спортивного мазмобиля приземлилась едва ли не мне на ногу.

      Ну вот и всё, добегалась.

      И ни разу не попали, даже не ранили, не сложилось поваляться в тюремном госпитале.

      Водительская дверь поехала вверх, и прямо на свет ржавого фонаря выскользнул человек. Точнее, Хорёк.

      – Тыковка, я тебя обыскался. Чего не берёшь трубку? – мотор не заглушил, лениво облокотился о бок мазурика.

      – Я же просила! Какая, к чёрту, тыковка? – выплюнула и согнулась, тяжело дыша.

      Он уже сменил рубашку на голубое поло. С его глазами – ужасное сочетание. Футболка подсвечивает их так, что даже здесь, в корявом свете фонаря, они, как будто горят голубым пламенем. Эта яркость, в сочетании с показательно весёлой улыбкой – жуть.

      – Погоди-ка, вспомню: никаких зверей и сладостей. Где ты ела сладкую тыкву?

      Вообще-то, на Вороне, но не суть.

      – Господин Совин, – пистолета уже нет в руке лейтенанта. – Хм, миграционная служба Совы, лейтенант Андоне, – правая рука у виска, представился по форме. – Плановая проверка документов…

      – Вы свободны,