Роковая Роксана. Наталья Лакота

красотой – деву благородных кровей или простолюдинку – об этом известно только Творцу.

      – Вы художник, а говорите как поэт, – пошутила я, рассматривая холсты на подрамниках, которые стояли вдоль стен.

      Картины были незакончены, но везде – даже в собрании Олимпийских богов – на заднем плане угадывались холмы и далёкие горы Солимара.

      – Не хотите посмотреть на свой портрет? – спросил господин Эверетт.

      – Он ведь ещё не готов, – ответила я.

      Художник хмыкнул:

      – Вы – первая натурщица, которая не суётся мне под руку каждые пять минут, чтобы посмотреть похоже ли получается.

      – Позвольте высказать догадку, что под словом «похоже» ваши натурщицы подразумевали прямой нос, огромные глаза и маленький пунцовый ротик, – не удержалась я от шутки.

      – Именно так, – кивнул он. – Вы самая приятная модель в моей жизни, Роксана. Терпеливы, молчаливы, пластичны…

      – Пластична? – удивилась я. – Разве чтобы сидеть в кресле неподвижно, нужна пластичность? Вы что-то путаете.

      – Не путаю, – он задумчиво посмотрел в окно. – Даже для того, чтобы сидеть неподвижно, нужна особая гармоничная гибкость суставов и мышц. У вас всё это есть. Жаль, что я не встретил вас раньше. Мог бы написать столько великолепных картин.

      – Ваши картины и без меня великолепны, – возразила я.

      Он поморщился и взялся за кисти.

      – Хороши, но не великолепны. Художник – не волшебник. Он может приукрасить то, что видит, но не может придумать то, чего нет. Я недоволен своими прошлыми работами. Мне не удалось в полной мере осуществить свой замысел, потому что модели были деревянные, как вот этот мольберт. Но теперь… – он посмотрел на меня и взял палитру. – Всё, хватит разговоров. Продолжим.

      Я заняла прежнее место, приняла прежнюю позу, и настенные часы начали мерно отстукивать следующий час.

      Всё же в словах господина Эверетта был резон. Потому что когда я отправилась домой после позирования, спина у меня ныла, а колени дрожали. Но пять минут ходьбы вернули тело в прежнее состояние, и я бодро зашагала к дому, не обращая внимания на юношей, которые следовали за мной на расстоянии десяти шагов. Этот был обычный ритуал – местная молодёжь знала моё расписание дня наизусть. Молодые люди сопровождали меня на прогулках, в мастерскую и из неё, в библиотеку и обратно, а приходя домой я обнаруживала в почтовом ящике ворох писем, на большинстве которых значилось «Для леди Роксаны Розенталь».

      Вот и теперь крышка ящика не закрывалась. Я выгребла всю корреспонденцию, поднялась на крыльцо и зашла в дом. Только после этого господа провожатые начали нехотя расходиться. Я незаметно наблюдала за ними через боковое окошко и посмеивалась. Вряд ли кому-то из этих блестящих молоденьких мальчиков семья разрешит пригласить на танец Роковую Роксану, не то что позвать её замуж. А без разрешения семьи можно лишь шататься по улицам.

      В доме было тихо, и наша служанка и по совместительству повариха Мэри-Анн выглянула