Вихрь жизни. Лев Толстой

и ждёшь. Прихожу я опять на лето. Дай, говорю, опять красненькую, а я с уважением… Вот ты и смекаешь: коли шкура на мне ещё не ворочена, ещё содрать можно, ты и даёшь Анисьины деньги. А коли, примерно, нет у меня ни шиша, жрать нечего, ты, значит, разметку делаешь, видишь, что содрать нечего, сейчас и говоришь: ступай, брат, к Богу, а изыскиваешь какого другого, опять даёшь и свои и Анисьины пределяешь, того обдираешь. Вот это и значит самая банка. Так она кругом и идёт. Штука, брат, умственная.

      Аким (разгорячась). Да это что ж? Это, тае, значит, скверность. Это мужики, тае, делают так, мужики и то, значит, за грех, тае, почитают. Это, тае, не по закону, не по закону, значит. Скверность это. Как же учёные-то, тае…

      Mитрич. Это, брат, у них самое любезное дело. А ты помни. Вот кто поглупей, али баба, да не может сам деньги в дело произвесть, он и несёт в банку, а они, в рот им ситного пирога с горохом, цапают да этими денежками и облупляют народ-то. Штука умственная!

      Аким (вздыхая). Эх, посмотрю я, тае, и без денег, тае, горе, а с деньгами, тае, вдвое. Как же так. Бог трудиться велел. А ты, значит, тае, положил в банку деньги, да и спи, а деньги тебя, значит, тае, поваля кормить будут. Скверность это, значит, не по закону это.

      Митрич. Не по закону? Это, брат, нынче не разбирают. А как ещё околузывают-то дочиста. То-то и дело-то.

      Аким (вздыхает). Да уж, видно, время, тае, подходит. Тоже сортиры, значит, тае, посмотрел я в городу. Как дошли то есть. Выглажено, выглажено, значит, нарядно. Как трактир исделано. А ни к чему. Всё ни к чему. Ох, Бога забыли. Забыли, значит. Забыли, забыли мы Бога-то, Бога-то. Спасибо, родная, сыт, доволен.

      Вылезают из-за стола; Митрич лезет на печь.

      Анисья (убирает посуду и ест). Хоть бы отец усовестил, да и сказывать-то стыдно.

      Aким. Чего?

      Анисья. Так, про себя.

Явление шестое

      Те же и Анютка. Анютка входит.

      Аким. А! умница. Всё хлопочешь! Перезябла, я чай?

      Анютка. И то озябла страсть. Здорово, дедушка.

      Анисья. Ну, что? Тама?

      Анютка. Нету. Только Андриян там из города, сказывал, видел их ещё в городу, в трактире. Батя, говорит, пьяный-распьяный.

      Анисья. Есть хочешь, что ли? На вот.

      Анютка (идёт к печи). Уж и холодно же. И руки зашлись.

      Аким разувается. Анисья перемывает ложки.

      Анисья. Батюшка!

      Аким. Чего скажешь?

      Анисья. Что ж, Маришка-то хорошо живёт?

      Аким. Ничаво. Живёт. Бабочка, тае, умная, смирная, живёт, значит, тае, старается. Ничаво. Бабочка, значит, истовая, и всё, тае, старательная и, тае, покорлива. Бабочка, значит, ничаво, значит.

      Анисья. А что, сказывали, с вашей деревни, Маринкиному мужу родня, нашу Акулину сватать хотели. Что, не слыхать?

      Аким. Это Мироновы? Болтали бабы чтой-то. Да невдомёк, значит. Притаманно, значит, не знаю, тае. Старухи что-то сказывали. Да не памятлив я, не памятлив, значит. А что ж, Мироновы, тае, мужики, значит, тае, ничего.

      Анисья. Уж не чаю, как просватать бы поскорее.

      Аким.