Верность. Рейнбоу Рауэлл

он не мог послать им предупреждение – по крайней мере, не сегодня вечером. Не тогда, когда они и правда волновались, что получат такое предупреждение. Это было бы чересчур, разве нет? Зная, что кто-то прочитал твое письмо насчет того, что кто-то читает твою почту? Если бы ты был настоящим параноиком, то задумался бы: значит, все, из-за чего тебя трясет, тоже правда! И подумал бы: «А может, все они против меня?»

      Линкольн не хотел быть плохим парнем из «Трона».

      А еще… А еще ему вроде как нравились и Бет, и Дженнифер – ну, настолько, насколько могут нравиться люди, если судить по их электронным письмам – вернее, только по некоторым из них.

      Линкольн еще раз пробежался по переписке. Так-с… «Задницу» точно надо было пометить красным флажком. «Двадцать одно» и «порнуху» – тоже. А вот насчет «извращенца» и «менструации» он не был уверен.

      Он почистил папки и отправился домой.

      – Да не обязательно давать мне обед, – сказал Линкольн матери.

      Хотя ему нравилось, когда она это делала. С тех пор как он снова стал жить дома, Линкольн почти совсем отказался от фастфуда. У матери на кухне все время что-нибудь запекалось, жарилось, тушилось или охлаждалось. Стоило ему выйти из кухни, она совала ему в руки пластиковый контейнер с чем-нибудь.

      – Не обед, – возразила она, – а ужин.

      – Да не обязательно же, – повторил Линкольн.

      Ему, в общем-то, нравилось жить с матерью, но есть же варианты такой жизни. И он был твердо уверен, что готовить для него каждый раз – это уж слишком. Весь день строился у матери вокруг того, как и чем бы накормить сына.

      – Я же себя не принуждаю, – ответила она и дала ему сумку с тяжелой стеклянной кастрюлей, в которой что-то шипело.

      – Это что ты приготовила? – спросил он. Из кастрюли пахло корицей.

      – Курицу тандури. По-моему. Ну, у меня, конечно, нет ни этого тандури, ни тандура – точно не знаю, как он там правильно называется, – и йогурта было маловато, а они ведь кладут йогурт – кажется, так? Я сметаны положила. И паприки добавила. Может, это гуляш с курицей получился. Да знаю я, что необязательно готовить тебе обед. Но мне хочется. Мне спокойнее, когда ты ешь настоящую еду, не что-нибудь там из забегаловки. Я и так за тебя волнуюсь, переживаю, что ты мало спишь и совсем не бываешь на солнце.

      – Сплю я, мам.

      – Днем. А мы созданы, чтобы просыпаться с рассветом, впитывать витамин D, а ночью, когда темно, ложиться спать. Когда ты был совсем маленький, я тебе не разрешала засыпать даже с ночником, помнишь? Это как-то связано с выработкой мелатонина.

      – Ладно, – ответил Линкольн. Вряд ли он переспорил ее хоть раз в жизни.

      – Ладно? Что значит «ладно»?

      – «Ладно» значит «я тебя слушаю».

      – А… Ну тогда ничего это не значит. Возьми курицу, хорошо? Съешь?

      – Съем, честное слово. – Линкольн прижал сумку к груди и улыбнулся. Хотелось выглядеть так, чтобы матери не стоило так уж за него волноваться. – Съем, конечно. Спасибо.

      Грег