Десять поколений. Белла Арфуди

считались.

      Несрин решила, что будет смотреть на мысок своей правой туфли. Это поможет ей не отвлекаться на гул вокруг и не поднять случайно голову. Погруженная в собственные мысли, она едва слышала то, что говорят ей родственницы. Их слова слились в единый поток вместе со звоном монет, украшавших их платья и лбы. Каждая женщина из общины приходила на праздники в лучших нарядах, навесив на себя как можно больше золота. Если золота было мало, могли пойти слухи о том, что дела у мужей настолько плохи, что они продают монеты своих жен.

      Не менее важно было прихорошить и дочерей перед выходом в свет. Никогда не знаешь, где ее заметит потенциальный жених или его мать.

      – В доме Авы-ханум соберется вся ее родня. Это наша возможность показать тебя ее невесткам, вдруг сгодишься для одного из ее правнуков. – Подобные речи велись не в одном доме.

      Пока женщины сидели в отдельном помещении, стараясь как можно больше хвалить своих дочерей перед теми, кто имел неженатых сыновей, мужчины в соседней комнате обсуждали новые бесчинства в армянских кварталах.

      – Говорю тебе, они этого так не оставят. Это не просто какая-то уличная драка, они назвали армян предателями. Мы пока не видим этого, но что-то затевается.

      – Нашли место, где обсуждать ерунду всякую. Что бы там между собой они ни делили, нас это не коснется.

      – Столько раз нас мусульмане преследовали, мы столько скитались, а именно сейчас ты думаешь, что беда обойдет нас стороной?

      – Мы живем здесь уже не один десяток лет. Здесь родились мой дед и отец, это теперь и наша земля тоже.

      – Да только они так не считают.

      Споры затихли лишь при появлении одной из женщин семейства Бяли. Та, звеня монетами, под весом которых ей явно было тяжело двигаться, стала подавать знаки, мол, пора. Жениху предстояло показаться невесте.

      Вместе с матерью Джангир предстал перед бледной Несрин. Она то сжимала, то разжимала руки в кулаки, впиваясь короткими ногтями в ладони. Джангиру, сразу же заметившему ее волнение, хотелось подойти к ней, взять ее ладони в свои и успокоить, пообещав ей счастливую жизнь вместе с ним.

      Эда как мать жениха покрыла плечи невесты принесенным с собой платком. Длинная кроваво-алая ткань символизировала переход Несрин из одного рода в другой. Пригнувшись, чтобы будущей свекрови было удобнее, Несрин чувствовала, как ей становится тяжело от платка. Он опустился на нее, словно камень, который ей не поднять.

      – Теперь ты наша, – произнесла Ава скрипучим голосом и, прикрыв рот ладонью, стала радостно улюлюкать.

      Вслед за ней и другие женщины присоединились к захариту[9]. После одна из них затянула песню, из века в век сопровождающую невест. Тонкий голос лился по комнате, успокаивая Аву, словно колыбельная. Заслушавшись, она отпустила печаль, которую носила в душе последние пару лет. Беспокойство за Джангира и безумие нескончаемых войн больше в ней не жили. Как учили шейхи, если чему-то суждено случиться, того не миновать. Удел мирян –

9

Захарит – своеобразное улюлюканье, которым аудитория выражает свою поддержку выступающим.