Моран дивий. Книга вторая. Реноста. Анна Осьмак

мутным взором пустую улицу.

      Я не любила этого старого пропойцу и мне очень хотелось бы пробежать мимо, отмахнувшись походя от его пьяных разглагольствований. Но обязанности, возложенные на меня принадлежностью к княжескому дому, никто не отменял.

      – Поздорову тебе, храбрый Гвидель. Отчего не приходишь столоваться? Который день не вижу тебя в гриднице.

      Старик был наёмником из Сили, служившим ранее, до увечья, в дружине отца и не брезговавшем снимать головы в бою своим соотечественникам. Это меня коробило. Как его боги попустили своему детищу подобное отступничество? Или изжила себя совсем Правда среди этого хищного народа, готового истреблять родичей за серебро да под водительством чужестранного князя? Не могу поверить в подобное… Может, старик лишь называл себя силью и отзывался на сильское имя? Но зачем бы? Мне трудно придумать причины. Но всё же надеяться хотелось. Иначе в моих глазах он выглядел хуже Истолового отродья. Даже несмотря на его боевые заслуги перед Суломанью. И даже несмотря на утраченную с десяток зим назад ногу в большом сражении у Сторожевых холмов.

      Община и в первую голову князь обязаны заботиться о своих ветеранах: кормить, лечить и упокаивать как срок придёт. Потому-то я, скрепя сердце, и остановилась у дома Драганы, чтобы произнести должные слова. И тяжело вздохнула мысленно, вновь ощущая свою неправильность, свою отличность от матери, от молодшей сестрицы Заряны – уж они проявляли заботу о каждом из нуждающихся искренне, участливо, не натужно, как я. Мной руководили лишь долг и традиция, ими – природная склонность.

      Ведь княгиня – истинная мать народа. Заряна, скорее всего, в обход меня, ею и станет. И слава богам. У неё получится.

      Мне было ничуть не завидно. А даже радостно, что тяжёлую ношу княжьей власти боги пронесли мимо меня. Правда, и дарами княжескими они обнесли. Ну что ж. Видно, такова плата за волю вольную…

      – А, рыжая княжна, – просипел безногий, глотнув жгучего пойла. – А я думаю – кто это там скрипит на всю Болонь разболтанной лыжей? – он поёрзал на брёвнах, устраиваясь поудобнее. – Низкий поклон тебе за заботу. Аркуды меня ныне приютили, у них и столуюсь.

      – И то добре, – я переложила лыжи ближе к обочине, где снега поболе, и оттолкнулась палкой.

      – Эй, Рыся! – окликнул от ворот девичий голос. У тына притопывала ногами от нетерпения старшая внучка Драганы Белава, выскочившая из дому в одной рубашке. – Идём скорее, покажу какие черевики Деян сработал мне к свадьбе. Идём-идём! – она потащила меня за руку.

      – Да окстись, заполошная! – отбрыкивалась я. – Некогда мне. Не пойду я! Потом. Завтрева. Да дай хоть лыжи скину, дурища!

      Белава расхохоталась весело, повалив-таки меня в снег и хлопнувшись рядом на круглый зад, сверкнув из-под понёвы точёными ножками. Девка была хороша как ясный день, знала об этом и красоту свою носила словно жемчуговый венец – всем напоказ и всем на зависть. Парни ходили за ней косяками и дрались за её поцелуи в Варуновы ночи.

      – Пускай