Последний выстрел Солтмурада. Александр Никонов

мой сынок со всех сторон забинтованный, но я его сразу признала по шрамику на губе. Он когда маленький у меня был, упал и порезался об стекляшку. Метка так и осталась. Его корреспонденты окружили, спрашивают, что, как да откуда, как фамилия, где живут родители, а он, бедненький, только хлопает своими глазками и… мо… молчит.

      Женщина расплакалась и долго сморкалась в платок. Наконец, она успокоилась, поглядела на Меркулова:

      – Вы меня извините. Вы совсем молодой, не знаю, есть ли у вас дети. Если есть, то вы меня поймете, доктор.

      Меркулов чуть и сам не заплакал, так его умилило произнесенное женщиной старое, доброе и, увы, забытое слово «доктор». Он налил из графина воды, накапал в стакан валерьянки и подал женщине. Его ждало так много дел, но он не мог просто встать и уйти, понимая, что свое горе и страдание она везла через полстраны, и если ей не дать сейчас выговориться, то появится еще один калека, душевный калека. А женщина, выпив воды, продолжала:

      – Вы извините меня, доктор. Я сейчас, я справлюсь.

      – Ничего, ничего, – поспешил он ее успокоить. – Я вас понимаю.

      – Ну вот. Я побежала к нашему директору, попросила отпуск. Он говорит: отпуск дам, а денег в кассе нет ни копейки. Дал мне немного своих. На кордоне узнали про мое горе, собрали с миру по нитке на дорогу да на гостинцы. Ох, если бы не люди, я бы не знаю, что с собой сделала.

      Тут женщина словно опомнилась, подняла свои еще молодые, страдальческие глаза – Меркулова поразил контраст между этими молодыми карими глазами и увядающим лицом – и спросила:

      – Как он?

      – Ваш Коля молодец. Мозговые центры у него не задеты, речевая функция нормальная. Он уже потихоньку говорит, правда, вспоминает свое прошлое с трудом. Но это временно, поверьте мне. Вы просто умница… – Он посмотрел на листочек, куда записал ее имя и фамилию. – Вы просто умница, Татьяна Иннокентьевна, что приехали. С вашей помощью сын быстро поправится.

      – Спасибо, доктор, – дрожащим голосом ответила мать. – А на войну его больше не пошлют?

      8

      С этого дня в жизни Меркулова стали происходить странные события. Сначала его ошарашила Людка. Придя с работы, она раздела Степашку, сводила его пис-пис, а потом устало села на диван и изрекла:

      – Слушай, Меркулов, кажется, мы подзалетели.

      – И куда же? – равнодушно спросил Виталий, укрощая бутерброд с колбасой. – Уж не под поезд ли?

      – Нет, под вертолет, – зло ответила Людмила, – под женский. Ты что, соображалку совсем растерял?

      Виталий чуть не подавился бутербродом, потому что такие незапланированные сюрпризы всегда выбивали его из колеи.

      – И сколько?

      – Почти два месяца. – Молчание мужа она расценила как недовольство. – Да ты не беспокойся, я уже договорилась с Настей.

      Меркулов лишь глубоко вздохнул, выключил говорящие на экране головы, задумался.

      – Может быть, не стоит?

      – Чего