План питания «Без завтрака» и лечение голоданием. Эдвард Хукер Дьюи

же его практичность настолько велика, что редко подвергается сомнению теми, кто честно проверяет его на практике. Не было обнаружено ни одного недостатка в его физиологии и он работал везде, где нашел пристанище.

      Зарождение и развитие этого нового направления в культуре здоровья, похоже, требует профессиональной автобиографии, чтобы стало ясно, что это дело эволюции, а не случайности. Это не причуда, всего лишь на час.

      Получив медицинское образование в Мичиганском университете и прослужив некоторое время врачом в госпитале морской пехоты США в Детройте, штат Мичиган, я перешел в один из крупных армейских госпиталей в Чаттануге, штат Теннесси, в начале кампании Шермана в Джорджии. Здесь я обнаружил палаты из восьмидесяти больных и раненых солдат, только что прибывших после битвы при Ресаке. (примечание переводчика: сражение при Ресаке, англ. The Battle of Resaca – одно из сражений американской гражданской войны). Моя профессиональная пригодность для выполнения столь серьезных и масштабных обязанностей была весьма сомнительной, и я ничуть не переоценивал ее.

      Еще до того, как я начал изучать медицину, от меня не ускользнуло, что независимо от формы лечения, будь то лечение болезни дозами лекарств, слишком малыми для математической оценки, или лечение ранений от твердой дроби, или взрывов снарядов, процент выздоровления был примерно одинаковым.

      Я вырос в большой семье в сельском доме, в нескольких километрах от врача, где все болезни, кроме самых тяжелых, лечились травяными чаями и это было характерно для всех других сельских домов. Учитывая все это, я начал изучать медицину с гораздо меньшей, чем в среднем, верой в полезность приема лекарств, и она не была увеличена моим профессором фармакологии (materia medica).

      Я приступил к выполнению своих обязанностей серьезным образом, как это делал наш добрый, редкий, старый преподаватель Буньян на своей кафедре, с гнетущим чувством, что я «наименьший из всех святых». Вся моя фармакология – лежала в жилетном кармане, моя маленькая библиотека – в голове, и ее содержимое было в очень туманном состоянии. При слабой памяти на детали и заметной неспособности овладеть истиной иначе, как путем медленного процесса переваривания и усвоения, мой мозг был скорее машинным цехом, чем кладовой. Отсюда и способность к розничной торговле была самой незначительной. В то время я ничуть не сознавал, что большая кладовая, в которой хранится много информации благодаря памяти, не является самым необходимым оборудованием для всех практических дел жизни. Я всегда находил необходимым уклоняться от некоторых воспоминаний, когда не хватало времени, чтобы выдержать целый град деталей.

      То, что я не стал опасен для незадачливых больных и раненых лишь в меньшей степени, чем их болезни и раны, объяснялось исключительно моей небольшой медицинской базой, полным отсутствием гордости за знания, которые не стали со мной силой, и тем возвышенным стремлением к профессиональному успеху, которое заставляло меня хвататься за помощь, где бы и у кого