Жестокая память: Как Германия преодолевает нацистское прошлое. Александр Борозняк

неприемлемо то, что русский выступает в качестве обвинителя. Нюрнберг не является воплощением всемирной совести»[78].

      Денацификация, провозглашенная союзниками и призванная изолировать активных национал-социалистов и их пособников, была попыткой одним ударом покончить с чумой ХХ в. В советской оккупационной зоне военных преступников достаточно быстро арестовали и предали суду, и в 1948 г. меры по денацификации были поспешно объявлены завершенными. В западных зонах процедуры антифашистской чистки нередко превращались в фарс. В печати второй половины 1940-х гг. задачу денацификации нередко сравнивали с мифической чисткой авгиевых конюшен, но, с сожалением констатировал позднее немецкий публицист Ральф Джордано, «послевоенная Германия не располагала ни Гераклом, ни мощным потоком воды»[79].

      Многие из тех, кто был уволен со службы или осужден, разными путями уходили от возмездия и вновь оказывались на поверхности. Это касалось прежде всего промышленников, судейских чиновников, медиков, университетских профессоров. В одном из первых официальных выступлений канцлер Аденауэр именовал антифашистскую чистку источником «множества бед и несчастий»[80].

      Обновление идейно-политических установок исторической науки, пересмотр ее косных традиций являлись необходимым компонентом демократического переустройства Германии. Такого обновления, однако, не произошло. Следствием краха Третьего рейха была идейно-политическая дезориентация, коснувшаяся представителей всех поколений. Об этом говорил, выступая перед студентами Тюбингенского университета, профессор Рудольф Штадельман: «Мы сбились с дороги в темном лесу… Мы ввязались в неведомую авантюру, потому что мы не могли себе представить, как все это будет развиваться»[81].

      Летом 1947 г. еженедельник Die Zeit констатировал, что тогдашнюю социально-психологическую ситуацию определяло «вытеснение прошлого из коллективной памяти», осуществлявшееся под девизом: «Мне не к чему знать обо всем этом, у меня совсем иные заботы»[82]. Публицист Герд Телленбах констатировал: «Тот, кто называет немцев соучастниками массовых преступлений, должен рассчитывать на то, что его никто не услышит»[83]. Альфред Вебер с тревогой писал: «Воспримет ли основная часть молодежи (если мы отвлечемся от нескольких славных имен борцов и жертв) существовавший террористический режим как позор, разрушавший ее собственное достоинство? Этого я не знаю»[84].

      Начинавшаяся холодная война превратила в непримиримых противников бывших союзников по антигитлеровской коалиции, а представителей прежней немецкой элиты – в потенциальных единомышленников и помощников правительств и оккупационных властей западных держав, обозначивших своею стратегической задачей противодействие Советскому Союзу. Желанного «расчета с прошлым» в Германии не произошло. «Немцы, – утверждал будущий нобелевский лауреат

78

Frei N. Der Nürnberger Prozeß und die Deutschen // Kriegsverbrechen im 20. Jahrhundert. Darmstadt, 2001. S. 484.

79

Giordano R. Die zweite Schuld oder Von der Last Deutscher zu sein. Hamburg, 1987. S. 87.

80

Цит. по: Frei N. Hitlers Eliten nach 1945 – eine Bilanz // Karrieren im Zwielicht. Hitlers Eliten nach 1945. Frankfurt a. M., 2001. S. 310.

81

Цит. по: Faulenbach B. NS-Interpretationen und Zeitklima // Aus Politik und Zeitgeschichte. 1987. H. 22. S. 20.

82

Die Zeit. 12.06.1947.

83

Tellenbach G. Die deutsche Not als Schuld und Schicksal. Stuttgart, 1947. S. 49.

84

Weber A. Op. cit. S. 220.