Цветочный крест • Потешная ракета. Елена Колядина

одр, откинула перину, взлезла на тюфяк и в ужасе накрыла голову лебяжьим взголовьем, надеясь спрятаться от нечистой силы.

      Всю ночь ее крутило в огненных вихрях. Всю ночь она чуяла запах серы.

      Едва проснувшись, Феодосья приложила руку к подпупью. Утроба вздулась и была горячей.

      Заливаясь слезами, и одновременно боясь обнаружить серу в межножье, и в то же время в сладостном мучении рассчитывая увидеть ее за грехи, Феодосья неверными шагами подошла к окну, отодвинула расписанную цветами тяжелую дубовую заволоку… Сквозь слюдяные блюдца проник тусклый зимний рассвет.

      Феодосья вернулась к одру.

      На тюфяке темнело бурое пятно засохшей серы…

      Феодосья закричала и кинулась вон.

      Кадушка редьки, что приперла с утра в сени холопка, ушат с помоями, мерзлая кислая овчина – все ованивало Феодосью преисподней мерзостью.

      – А-а! – вопила Феодосья. – Матушка-а!

      Матрена, Василиса и золовка Мария выбежали из женской горницы.

      – Матушка-а, черти ночью приходили, гнали смолу-у!

      Феодосья кричала и то жерновами крутилась на месте, то кидалась на лари, сундуки и шкапы.

      Матрена подскочила к Феодосье и задрала верхнюю рубаху. На портище бурело пятно. Повитуха подмигнула Василисе.

      Мать ринулась было за веником.

      – Метлой не бей, женихов отобьешь! – деловито подсказала Матрена. – На вот лыко!

      Василиса схватила связку лыковых лент и накинулась на Феодосью.

      – Что ж ты с собой наделала?! Говори, подлая! – театральным голосом вопила Василиса, охаживая дочь лыком.

      – По жопе лупи-то, по жопе, – тишком подсказывала Матрена. – Жопа не горшок – не разобьется.

      Попались под руку лапти, досталось Феодосье и лаптями.

      Матрена ухватила с сундука старый половик, вдарила Феодосье поперек спины и тяжелым половиком.

      – Чем ковыряла в утробе?! Али грешила с кем?! – хором вопили они. – Отчего крови у тебя пошли?

      – Ничего я не творила с утробой, ей-Богу! – рыдая, клялась Феодосья.

      Золовка тоже делала грозное лицо, но, не утерпев, то и дело зыркала хитрыми глазами, прикрыв смеющийся рот дланями, сложенными подобием кающегося. Наконец, не выдержала и, пользуясь эдаким случаем, с затаенным злорадством радостно лупанула Феодосью скрученным полотенцем.

      Феодосия, ожидавшая от матери и сродственниц сочувствия, но никак не битья, забилась в угол и, прекратив, наконец, плачи и вопли, загнанно дышала сквозь всхлипы.

      Неожиданная атака женщин заставила ее позабыть про ночные кошмары. Помойный ушат уж не вонял серой. Редькой, а не смолой пахло и от кадушки. А на рубашке была кровь.

      – Так это кровь у меня? – с облегчением спросила Феодосья.

      Матрена вновь подмигнула Василисе, мол, вот и утряслось, вот и облегчилась у девки душа. Доброе это дело – битье. Никому еще не повредило!

      Феодосья расслабленно прислонилась к стене. В главе ея стоял радостный звон.

      Кровь, всего лишь кровь! Хотя и это, конечно, страшно,