Подкидыш для Магната. Сюрприз из прошлого. Евсения Медведева

в этот раз мама ничего не сказала. Я просила её, умоляла пообещать, но она промолчала…

      Её слова превратились в горький яд, осевший в моём сердце. Что можно сказать после этого? Сожаление? Так эта крошка ещё наестся лживой человеческой жалости. Обещания? Так ни я, ни Петрович – не боги, а учитывая сложность диагноза и слабое, не всегда корректное лечение, то и шансы у Марфы ничтожно мизерные.

      Все всё прекрасно понимали. Вот только почему мне так хреново?

      Совершенно ясно, что не мой это ребёнок. Ну не мой! Отчего тогда совесть волчицей завывает?

      Марта могла узнать обо мне из газет, из журналов, поэтому и вписала моё имя в графу отчества. Но не более! Бедная девочка просто надеялась, что я смогу помочь, что смогу организовать лечение, операцию. Я был для неё последним шансом.

      И вроде даже обманом не считается. Как на это можно злиться?

      Переполненная материнскими инстинктами сохранить, защитить, девушка отчаянно хваталась за все соломинки, способные уберечь её дочь от той судьбы, что досталась мне. Как жаль, что меня никто не уберёг. Некому было заступиться, некому было укрыть, успокоить и пообещать, что моя мама поправится.

      С пустым сердцем и растрескавшейся душой наблюдал за тем, как полицейская машина отъезжает. Видел маячившее заплаканное личико Алексы и задумчивость в глазах Алевтины Петровны.

      И почему-то стыдно было. Безумно стыдно! Что-то противное скулило и раздирало меня изнутри. Я словно врал самому себе, пытался откупиться от совести тем, что Марфа в безопасности, что её окружают самые крутые врачи области. Но о себе ли так пеклась она? Нет… Её волновала дочь. А я просто наблюдаю за тем, как её увозят.

      И вновь меня в тьму засосало. Замаячили обрывки воспоминаний из поселковой реанимации: безжизненное тело, слабые пальчики, потрескавшиеся губы и ворох рыжих волос на серой подушке. А ещё бездонное море в её глазах, полное надежды на меня.

      – Что мы можем сделать? – обернулся к подошедшему Раевскому.

      – Не знаю. Отправить в другой интернат временного пребывания? Но смысл? Я поговорил с Алевтиной Петровной, нормальная женщина, вроде. Она заверила меня, что девочка будет под присмотром.

      – Рай…

      – Гора! Ну что мне сделать? Ты только скажи, я всё сделаю, но ты сам не понимаешь, чего хочешь. Стыдно? Совестно? Триггер прошлого? Хочешь избавить ребёнка от своей участи? – рычал Денис, надевая пиджак. – Все дети до совершеннолетия находятся под полной опекой государства. Но я могу сделать все что угодно. Ты просто скажи…

      Друг хлопнул меня по плечу, а после прыгнул в машину и выехал, оставляя наедине со своими тяжелыми мыслями.

      Он прав. Он, как всегда, прав…

      Глава 8

      – Горислав Борисович, Анжела Степановна на второй линии, – прошептала секретарша в коммутатор, как только сотрудники поднялись с мест и врассыпную бросились из моего кабинета.

      – Тань, скажи, что я сам перезвоню, и принеси мне кофе!

      Сел в кресло, рассматривая тяжелые грозовые