Избранные сочинения в пяти томах. Том 4. Григорий Канович

наставительно пропел лейтенант. – Сам товарищ Сталин своим указом это строжайше запретил. За хищение хлеба – вышка. Радио слушаешь, газету читаешь?

      – Нет.

      – А мама? Слушает? Читает?

      – Тоже – нет. У нее с русским туго, – сказал я и, набравшись храбрости, выпалил: – А когда вы обратно в наш кишлак?

      – Не скоро, – ответил он.

      – Когда? – настырной мухой жужжала над ним моя мысль.

      – Посажу ребят в эшелон, отправлю на защиту родины и, может, через полгода снова махну в ваши края новое войско собирать.

      – Через полгода? – выдохнул я и, подстегивая кнутом свою храбрость, воскликнул: – А позвонить туда можете?

      – Позвонить могу. Кому?

      – Нашей хозяйке… Хариной… И спросить про мою маму… как она там?..

      – Что, малой, могу, то могу. Ты только мне в Джувалинске, пожалуйста, напомни. Все извилины у меня, как навозом, забиты: повестки, номера частей, расписание составов. Понимаешь?

      Я кивнул ему в ответ, и на миг показалось, что от его нетвердого обещания чуть легче задышалось, и дорога в Джувалинск укоротилась вдвое, и света вроде бы вокруг прибавилось. Может, он не врет, может, на самом деле позвонит, потом разыщет меня в госпитале, подойдет к койке и скажет: «Полный порядок! Привет тебе, малой, от мамки!» Будь я на его месте, я бы непременно позвонил. Подумаешь – крутанул ручку и спросил, как там мама…

      – Позвоню, позвоню… – подмигнул мне лейтенант и поинтересовался: – Ты что – сирота?

      – Нет.

      – А батя где?..

      – На войне, – сказал я.

      – На войне? – лейтенант смаковал свои вопросы, как рахат-лукум или шербет. – Ынтэрэсно.

      – Да…

      – Ынтэрэсно, – налегая на первый слог, повторял он с нарочитым недоверием. – А я, малой, от своего сослуживца, знаешь, что слышал? – И, облизав свои губы-змейки, с ехидством продолжил: – Я слышал, что все евреи воюют в моем родном городе – в Ташкенте. Значит, есть все-таки один еврей, который воюет не там. Это хорошо.

      Это нехорошо, подумал я. Хорошо было раньше, в Литве, когда евреи вообще нигде не воевали – ни в Ташкенте, ни в Белгороде, ни под Мгой, сидели в своих родных городах дома и шили. Или чинили ботинки.

      Скуластый отвернулся от меня, снял свою планшетку, достал оттуда карту и стал задумчиво и подробно штудировать ее.

      – Еще тащиться километров сорок – сорок пять, а над нами вон какая туча, – попенял он нерасторопному возчику. – Вот-вот хлынет ливень, и мы увязнем в грязи. Нельзя ли, Аскар, побыстрей?

      – Вы, товарищ Орозалиев, не у меня спрашивайте, – спокойно объяснил тот.

      – А у кого прикажешь?

      – У лошадей, – буркнул возчик.

      – А ты, Аскар, оказывается, и шутки любишь шутить! – сердито бросил лейтенант. – Один мой знакомый по пехотному училищу шутил, шутил и дошутился – прямо из челябинского общежития на две пятилетки к белым медведям угодил, чтобы остыл от остроумия.

      – Какие лошади, такая, извините, и скорость… – уловив в словах