Черноводье. Валентин Решетько

чесанные волосы, серое землистое лицо, темные круги под глазами – вот и все, что осталось от некогда цветущей Анны.

      В Петьке едва теплилась жизнь. Он уже не плакал, а чуть слышно попискивал и больше суток не брал в рот грудь, Анна снова и снова пыталась накормить ребенка, но жизнь постепенно угасала в маленьком тельце. У Петьки уже обострились черты лица. Анна так и стояла на коленях, склонившись над ребенком, забыв убрать под кофту грудь. Она тихо раскачивалась над ним, потом, сжав голову руками, глухо застонала…

      – Мамка, мне тоже холодно! – заплакала Клавка Щетинина. Акулина поправила на девочке одежду и беспомощно оглянулась.

      – Тетка Акулина, я щас грелку сделаю, у меня осталось немного воды, – проговорила торопливо Настя и вылила оставшуюся воду в бутылку.

      Акулина благодарно взглянула на Настю.

      – Спасибо тебе, Настя! – и женщина сунула грелку под одеяло дочери.

      Настя взяла пустой чайник и стала выбираться на палубу. Около пристройки ходил комендант. Его серая шинель была застегнута на все крючки. Строго по уставу надета на голову шапка-ушанка. На офицерской портупее поверх шинели болталась потертая револьверная кобура. Лицо бесстрастное, равнодушное. Девушка испуганно остановилась.

      Глаза у коменданта оживились, на лице промелькнула злорадная улыбка.

      – Куда?

      – На кухню, воды скипятить, – просительно заговорила девушка.

      – Как фамилия? – откровенно издевался Стуков.

      – Ай забыл, Жамова я! – с ненавистью ответила Настя.

      – Нет, не забыл и отца твоего помню хорошо, контру недобитую. Я все помню, ничего не забываю!

      Он внимательно посмотрел на нее и подошел к списку, висящему на стене пристройки. Поводил по нему пальцем, пока не уткнулся в фамилию Жамов, затем достал карманные часы, хлопнул крышкой, посмотрел на них и сказал:

      – Вертайся, сейчас не твоя очередь.

      – Дети же болеют!

      Комендант стоял перед Настей, слегка покачиваясь с носка на пятку, руки – за спиной.

      – Меня дети ваши сопливые не интересуют, меня порядок интересует!

      Настя в упор глядела на коменданта. Тот отвел взгляд и сухо закончил:

      – Вас много, а кухня одна!

      Он отвернулся и стал спокойно прохаживаться перед каютой от борта до борта баржи.

      У Насти от жгучей обиды потемнело в глазах. Она ничего не могла сказать в ответ. Вдруг ее кто-то легонько подтолкнул сзади.

      – Давай сюда чайник, скипячу я воду. Моя щас очередь, – тихо проговорила старуха Марфа.

      – Спасибо, баушка!

      – Чего уж там! – пробурчала Марфа и забрала у Насти чайник.

      Дело шло к вечеру. Ветер прогнал последние тучи, и они, цепляясь за высокие острые вершины пихт и елей, нехотя уплывали к горизонту. Помаленьку стих и ветер. На голубом небе засверкало вечернее солнце. Потеплело. Ничто не напоминало о сильном ветре, о мокром снеге с дождем и хлесткой снежной крупой. Даже старый пароход веселее зашлепал колесами, слегка покачиваясь с борта на борт широким приплюснутым