На солнце и в тени. Марк Хелприн

Вам не кажется, что Виктором своего ребенка назовет именно тот, кто думает о победе? Так и вижу Викторов пяти лет от роду, которых серьезно – тщательно – наставляют, как обмануть в теннисе, не дать обыграть себя в покер, льстить учителям, безупречно одеваться, – а прежде всего, уверены, что они будут побеждать, что у них нет другого выбора, ведь это их судьба. Они только и могут, что побеждать. На этом – все, точка. Мне никогда не удавалось избежать поражения от Виктора, даже в шахматах, где на протяжении всей игры они улыбаются, как Чеширский кот. И все же, каких побед достигли Викторы? Наполеона не называли Виктором. Того, кто завоевал весь известный к тому времени мир, звали не Виктором Великим и не Виктором Цезарем. Если на то пошло, не было ни Виктора Нельсона, ни Виктора Веллингтона, ни Вашингтона, ни Эйзенхауэра, ни Монтгомери, ни Гранта. Также нет Виктора Шекспира, Виктора Эйнштейна, Виктора Крестителя или Виктора Христа. На самом деле Викторы ограничены в победах, если не считать того, что всегда огребают денег больше моего, обставляют меня в играх и заполучают девушку… Но, может, все-таки не на этот раз.

      – Вы меня ошеломляете, – сказала она. – Вы сводите меня с ума.

      – А вы – меня, – ответил он. – Значит, Виктор не кот?

      – Нет, – сказала она, – не кот.

      – Если это не кот, почему вы смеетесь?

      – Мне не следовало. Это мой жених. Виктор Бекон.

      – Виктор Бекон?

      Она кивнула, теперь уже не смеясь, а едва не плача.

      – Так его зовут?

      – Да. Он Батон.

      – Он батон, – невозмутимо повторил Гарри.

      Она снова кивнула и даже всхлипнула.

      – Какого рода батон?

      – Батон из Питтсбурга.

      – Что-то вроде бейгла или брецеля?

      – Да нет же, дурачок вы этакий! – сказала она с большей симпатией, чем могла передать без непосредственного объятия, которое не могло материализоваться.

      – Я думал, его фамилия Бекон?

      – Его мать – урожденная Батон.

      – Ну, если мать у него Батон, а отец Бекон, как он может сказать, хлеб он или ветчина? У него, должно быть, было очень трудное детство. – Он посмотрел на нее. – Здесь не над чем смеяться.

      Из-за этого она засмеялась еще сильнее.

      – Как он выглядит?

      Она совладала со смехом и обратила на Гарри прямой оценивающий взгляд. Потом вздохнула, одновременно и радостно и отрешенно, и сказала:

      – Вы гораздо красивее, черт бы вас побрал, и он учился в Йельском университете.

      – Я рад, что у вас сложилось правильное мнение о Йеле.

      – Он бы с этим не согласился.

      – В глубине души согласился бы. Всем все понятно.

      – Да, – сказала она, – им все понятно. Я это сама замечала. Они словно знают, что никогда не смогут догнать… – Затем она отвела взгляд. – Нельзя ли, – спросила она, – нельзя ли… сделать перерыв? Может, мы какое-то время помолчим и просто поедим? Происходит слишком, слишком многое. Со мной все будет в порядке, но мне просто нужна… одна минута.

      – Лично