Без сомнений. Фофан Тюльпан

Внимательный и подробный анализ гавва́ха на месте прискорбного происшествия. Шли неторопливой чередой. Доклад «туземного» мага Игна́циуса подтверждался. Пора закругляться –мысль теребила многих.

      Возглавляющий специальную комиссию камергер¹, граф Романда́нт не видел оснований для задержки. Но подчинённые чародеи настойчиво утверждали: официальное следствие завершать нельзя. Нет толкования причин разрушения сверхпрочного стигмата. Посох убиенного таил ответы на важные вопросы.

      Колдуны каждый божий день посещали место эпичной трагедии. Производили те или иные, никому, кроме них, непонятные, магические изыскания. Остальным членам комиссии оставалось только ждать. Служители церкви уединялись в храм при замке. Бражничали у нынешнего настоятеля. Романда́нт полагал – бухали. Сам: с такими, как он канцелярскими, день за днём расписывали пулю (играли в карты – в преферанс). Компанию составлял отложивший насущные дела с личного позволения герцога Главный столичный палач Аланделе́йна. Развлечь гостей – задача хозяина.

      Структура управления Империей грешила пестротой. Три столпа власти (знать, маги и церковь) ветвились сами по себе и причудливо переплетались. Вытягивали на уровень чиновников среднего звена людей из низов. Одна Церковь обладала вертикалью власти². Другие ветви управления – нет. Царствовал принцип: «Вассал моего вассала – не мой вассал».

      Волшебники не исключение. По закону каждый чародей периодично проходил централизованные аттестации. Но повиновался только конкретному господину, кому дал вассальный обет. Синьорами выступали и владеющие землёй феодалы как благородные, так и нет. И чиновники верхнего ранга: военачальники, ректоры академий (в стране имелись три имперских учебных заведения: Магии, Искусств и Естества).

      Зато все служители Церкви обретали духовный сан по личному решению Папы, Льва Одиннадцатого. И присягали на безусловную верность и кротость. Рукоположение в первый сан и ряд последующих даровали епископы. Но формальная процедура прочих обязательств не предполагала.

      В большой светлой трапезной – трое. Со стен и витражей на сидящих благосклонно взирали строгие лики святых. Резной дубовый стол ломился от яств. Красовались: хорошо прожаренный гусь в яблоках, с изыском моченная в брусничном соке оленина, сочные балыки осетра́, сома, судака, с лимонником запечённый лосось, тушёная зайчатина с овощами. Притягивали взгляд разнообразные закуски: соления, варения, ватрушки…

      Вся снедь возлежала на больших фаянсовых с позолотой блю́дах, дно которых украшали кемле́йские³ сюжеты. Посреди стола стоял, ярко начищенный, медный, покрытый серебряной узорчатой оплёткой, самовар литров на двадцать. До краёв заполнен не горячей водой, а охлаждённым, отборным креплёным вином. «За данным скромным столом я хочу испить за величие Отца небесного и за благополучие нашей матери Церкви!» – по́днял тяжёлый серебряный кубок и провозгласил тост кардинал-священник Касси́лиус. Брызжущие вином из одних бокалов в другие чаши всех троих схлестнулись…

      Между