Черное Безмолвие. Кирилл Кудряшов

хочешь – остановись. Я догоню его и прикончу.

      – Нет. Я еще не начал вариться, пока я только на исходе.

      Под "вариться" мы понимаем то самое состояние, когда радиация начинает разлагать наши собственные ткани. Внешне – практически никаких изменений, но на деле ты начинаешь распадаться на запчасти…

      Где-то впереди отчетливо раздается боевой рев медведя. Должно быть, хищная зверюга, вновь напала на кого-то.

      – Давай, Толя! Давай! – кричу я, чувствуя, что я и сама приближаюсь к грани "варения". Я еще не на пределе, но близка к нему. В животе разрастается сосущая пустота, взгляд затуманивается по краям поля зрения… Устаю…

      Вот он! Жуткая тварь, когда-то бывшая героем русских народных сказок. Существо, охота на которое на Руси издавна считалась признаком мужества – на медведей ходили с рогатиной, с ножом, потом уже – с ружьями. У нас, конечно, по пистолету на поясе, а у Толи – еще и короткоствольный УЗИ, но мы, переглянувшись, единогласно приходим к решению беречь патроны. Не смотря на свои колоссальные размеры и силу, медведь – это еще не самое страшное, что может встретиться в Безмолвии. Самое страшное, как ни крути – люди.

      Медведь не нападает – он всего лишь ревет, отгоняя кружащих вокруг него трех неимоверно тощих волков. Волки, как ни странно, вполне нормальные – не мутировавшие и не приспособившиеся к новым условиям. Наверное, потому и такие тощие – удивительно, как им удалось выжить в Безмолвии так долго.

      Поднявшись на задние лапы медведь отчаянно ревет, выразительно размахивая в воздухе четырьмя передними. Не пытается атаковать, хотя один лишь ударом лапы мог бы забросить любого из этих трех волков на самое высокое дерево.

      Толя выхватывает нож. Я следую его примеру, зажав в левой руке нож, а в правой – отвертку. Инструмент инструментом, но в бою с таким чудовищем может оказаться едва ли не полезнее ножа.

      – Начали. – кричу я, непроизвольно принимая на себя руководство охотой. Сейчас Толя слабее меня, значит, командую я. Закон джунглей, мать его!

      Углубив порог до предела, мы бросаемся вперед, полосуя ножами по сухожильям на передних лапах медведя. Один заход с двух фронтов, и нижние лапы повисают безвольными плетями, а его рев переходит в отчаянный рык. Тварь готова драться.

      Мы тоже готовы.

      – Еще раз! – кричу я, и мы налетаем на медведя вновь. Я пролетаю под самой лапой, готовой опуститься мне на голову, и полосую ножом чуть ниже плеча зверя. Видимо, то же самое без труда успевает проделать и Толя, так как медведь вертится волчком, не зная, чью голову проломить первой. Попытайся Топтыгин! Хозяева Безмолвия – мы, не смотря на твой двухметровый рост и могучие клыки!

      – По ногам!

      Мы бросаемся вперед, пригнувшись для нового удара. Задние лапы медведя гораздо менее уязвимы – больше слой жира, который нужно преодолеть, чтобы впиться ножом в связки, труднее отыскать сами связки в гуще шерсти… Но это финальный удар. Поверженный с колонноподобных конечностей медведь практически не опасен.

      Уклоняясь