Оборотни Сирхаалана. Дамхан. Неда Гиал

картина не оставляла ни малейших сомнений. Зверье просто бы разодрало и полакомилось, а эти ещё и поглумились. Особенно почему-то досталось Глаше. Тело, выеденное почти полностью, валялось под кустом, а вот голова венчала небольшое деревце. Слегка погрызенные руки и ноги были нанизаны на ветви того же дерева, так что казалось, будто девушка в зелёном платье приветственно распахнула руки. Чуть пониже головы кровавыми бусами были навертаны кишки, то ли её собственные, то ли подружек. Можно было подумать, что оборотни слышали и поняли её болтовню про скорую свадьбу и поиздевались над этим. Словно подтверждением этому, сестра и подружка лежали по обе стороны, с выеденными животами и грудными клетками, раскрывшимися жуткими бутонами. Младшая дочь скорняка свадебным букетом держала в руках собственную голову, а дочь бондаря – мёртвую ворону. Ошмётки плоти, погрызенные рёбра и остатки внутренностей валялись повсюду, словно волкодлаки в кровавом хмелю носились с ними по всей поляне.

      Бондарь потрясённо уставился на эту жуткую картину не в силах отвести взгляд, кто-то более впечатлительный опорожнял желудок в ближайших кустах. Находить задранных зверьем односельчан было не впервой, но это кровавое безумие переходило все мыслимые границы. Бондарь зло сжал кулаки – а все потому, что чертов староста не смог договориться с аранеем! Он обернулся и обменялся долгим взглядом с бывшим дядькой Найды, с не меньшим ужасом глядевшим на непотребство на поляне. Тот посмурнел и отвел взгляд. Оба поняли друг друга без слов: раз это были волкодлаки, то и его дочь может оборотиться. А значит…

      Тела привезли в деревню только к вечеру, старались собрать всё до последнего и разделить где чьи внутренности. А ну как перепутаешь и покойницы не успокоятся! На главной площади погоста уже начали складывать крады, ведь и так было ясно, что после двух ночей в лесу с волкодлаками живым не вернется никто. Останки разобрали по домам – омыть, сколько возможно, переложить духогоном, оплакать, как полагается, и подготовить к погребению. Найде пришлось снова затихариться в подполе. Как ни тяжелы и неприятны были эти хлопоты, но позволить проклятому приемышу прикоснуться к останкам дочерей жена скорняка не могла. А ну как откроет дверь на ту сторону, вроде её безумной мамаши, да всех за собой утащит? От горя у женщины начал мутиться рассудок, она уже и сама начала верить побасенкам, которые она рассказывала Найде, что они её взяли уже после того, как её мать съехала с глузду, да к тому же начала путаться, что та мать не была приёмной. Вместе с дочерьми она омывала разрозненные останки студёной колодезной водой, то и дело пускаясь в пространные стенания на тему Глашиной свадьбы, которой теперь уже не суждено было сбыться. Со стороны могло показаться, что её заботило только выгодное замужество дочери, и отчасти так и было. Но за купеческого сына можно ещё было выдать Марью, старшую из оставшихся дочерей, если тот не передумает. А Глаша действительно была её любимицей – первая дочь, выстраданная в муках,