Третья карта. Семнадцать мгновений весны (сборник). Юлиан Семенов

в частности, – уверенно ответил Оберлендер. – Иллюзия прошлого покоится на фундаменте национализма.

      – Но Советы здорово поработали над тем, чтобы национализму противопоставить интернационализм. Нет?

      – В общем-то это верное замечание. Они работали серьезно с этой идеей, однако…

      – Вам кажется, что идея Советов поверхностна? – спросил Штирлиц. – Двадцать пять лет большевизма легко забудутся?

      – Хороший вопрос, – сказал Оберлендер и тяжело посмотрел на Штирлица. Он знал, что этот человек из разведки, и, хотя задачи его поездки, носившей явно инспекционный характер, были не до конца понятны ему, в одном нельзя было сомневаться: этот человек хочет знать правду, и он не боится ее узнавать. – Хороший вопрос, – повторил он задумчиво. – Широко распространенное мнение о насильственности большевизма в России ошибочно. Видимо, власть Советов – лучшая из всех, которая была там когда-либо. Славяне персонифицируют историю. От нас будет зависеть, каким способом мы утвердим, что наш «новый порядок» лучше прежней власти.

      – И каким же способом это можно утвердить?

      – Беспрекословностью подчинения и умелой пропагандой наших преимуществ.

      – Вы имеете в виду социальные вообще или только бытовые преимущества?

      – Последние.

      – Значит, вы думаете предоставить славянам наши бытовые преимущества?

      – Ни в коем случае. Только показать. Это вызовет в них преклонение перед нашей нацией, которая всего этого добилась. То, как долго мы этого добивались, – многозначительно добавил Оберлендер, – вопрос другого порядка.

      – Вы смело говорите со мной.

      – Я получил на это санкцию, оберштурмбанфюрер. – Игра в глазах Оберлендера была нескрываема, ибо он знал себе цену, понимая свою нужность рейху…

      Однако назавтра, когда Штирлиц выслушал Омельченко, кое-что для него прояснилось: Оберлендер говорил лишь часть правды. Видимо, Оберлендер не успел обсудить с бандеровцами нюансы. То, что Шухевич сказал Омельченко, прибывшему с «миссией доброй воли» от Скоропадского, свидетельствовало об особой линии абвера.

      Выслушав Омельченко, Штирлиц решил, что во время этой войны армия заявит себя не только умением брать противника в танковые клещи, но и знанием, как организовать тыл. Это был замысел той части генералов, которая рассчитывала вывести ОКВ в первый ряд иерархии, оттеснив гауляйтеров Бормана, экономистов Геринга и палачей Гиммлера.

      Сейчас, судя по всему, армия решила заявить себя силой единой, неделимой и определяющей победу во всех ипостасях войны. Это было новое, тревожное новое, заставившее Штирлица заново проанализировать для себя вопросы, связанные с ролью вермахта в жизни рейха.

      13. Экскурс № 2: Политика и армия

      Будучи согласен с утверждением, что исторические параллели опасны, Штирлиц тем не менее вновь и вновь уходил в своих размышлениях к древним, исследуя