Фаранг. Евгений Шепельский

помогу ли, если рогатый муженек, ставший практически аватаром Дьябло, явится по его душу днем. Я сказал, что помогу, если он, в смысле – Серега, успеет до меня добежать и его не забодают.

      – И надень уже повязку на глаз, блин.

      – Это зачем? – оторопел Ключевский.

      – Для маскировки и полноты образа. А если ногу поломают и будешь передвигаться на костылях – станет вообще отлично.

      – А-а-а. Метко пошутил, да. Слушай, а как там твоя эта, которая?..

      – Никак, – сказал я. – Не хочу об этом говорить.

      С этим мы и разошлись по рабочим местам. Серега отправился вращать колесо торговой сансары, я – врачевать невинных зверушек.

      Сеть веткликник «Zorro-хэлс» снимала три комнаты в административном здании рынка. На вывеске слово «Zorro» было написано хитрым образом, сдвоенные «r» были меньшего размера, чем другие буквы, и выкрашены не зеленой, а салатовой краской, в результате вывеска читалась издалека как «Zorro-хэлс», звериное, надо понимать, здоровье.

      У порога клиники сидел, вывалив язычище и с натугой раздувая и без того толстые бока, старый знакомец Васенька – пожилой канне-корсо, молосс, бойцовская собака с головой, как у теленка. Васеньке шел десятый год, и бедняга, рано одряхлев, как и полагается молоссам, страдал всеми мыслимыми собачьими хворями. Сердце его в такую жару качало кровь все хуже, и Васенька распухал на глазах. При виде меня он с кряхтеньем встал, а его хозяйка – молодая и исключительно привлекательная особа, промокнула глаза платочком. Была она выше меня на голову, а пес – ростом мне под подбородок.

      – Сердце…

      Усыплять пса она не хотела, ставить уколы – не умела, и потому Васенька служил надежным источником дохода для филиала клиники. Я кивнул, отпер дверь и пропустил Васеньку с хозяйкой внутрь, где, не надевая халата, вкатил молоссу порцию мочегонного и сердечных гликозидов. Васенька, уже привычный к этой экзекуции, только кряхтел. Глаза у него были по-стариковски мутные, и застыла в этих глазах такая тоска, что сердце мое помимо воли сжималось.

      Говорят, у настоящих, человеческих врачей происходит профессиональная деформация психики, они грубеют, становятся жесткими, на людские страдания им начхать. Этот верный защитный механизм, который оберегает врачей от стресса, в случае со мной, ветдоктором, ни черта не работал или работал с перебоями. Знаю, что глупо и инфантильно равнять страдания людей и животных, тем не менее – равнял.

      И потянулся рабочий вторник. Последний мой рабочий день на Земле. Кошки, собачки, мексиканские тушканы и змеи-уроборосы в ассортименте. Чуть позже явилась Марго, медсестра-помощница, раздолбайка, каких свет не видывал, и по совместительству – абсолютно здоровая курица. Я устроил ей нагоняй, от чего она разнюнилась. Затем пришел Ключевский, где-то раздобывший шаурму.

      – И о погоде! – сказал он, блеснув глазами. – О погоде нам хотел рассказать знаменитый сурок Фил из Панксатони, но утром заживо сварился в своей норке. Жители города в трауре.

      – Смешно, – сказал я. – Слушай, любитель жареных кошек в тесте, иди-ка ты прятаться в другое место.

      – И