Келарь. Виктор Гросов

на себя ответственность за судьбу Лавры и за судьбу народа.

      Тем временем, пока Палицын размышлял о своей роли, в другом конце Лавры, теньб скользил монах Иродион, плетя свои грязные интриги. Его зависть к Палицыну росла с каждым днем, как сорняк, проникающий в самые недра земли. Зависть эта не давала ему покоя, она отравляла его мысли и толкала на подлые поступки. Его желание занять место Палицына, стать более важным и значимым, стало навязчивой идеей. Он постоянно выискивал способы подорвать доверие к нему, оклеветать и унизить. Он распространял слухи, искажал слова, стараясь посеять сомнения и подозрения в сердцах монахов. Он видел в Палицыне соперника, врага, преграду на пути к своим честолюбивым мечтам. Эта злоба, пожирала его изнутри, отравляя его душу и заставляя его все больше и больше ненавидеть Палицына.

      Иродион убедил нескольких монахов, что Палицын, занятый своими книгами и разговорами с настоятелем, гордится своим положением и пренебрегает нуждами простых монахов. Он рассказывал о том, как тот отказывался от работы в огороде, как тот отказывался от помощи в монастырском хозяйстве. Он нашептывал им, что Палицын думает только о себе и что для него другие монахи – просто прислуга. Он искал любую возможность, чтобы опорочить Палицына, унизить его в глазах других, разрушить его репутацию.

      Иродион мечтал занять место Палицына, стать влиятельным и уважаемым в монастыре, чтобы все вокруг боялись его и слушались. Он хотел, чтобы его голос был слышен, чтобы его мнение было решающим. За всей этой маской честолюбия скрывалась трусливая натура. В душе он был человеком, не способным на настоящие поступки, но он прикрывал эту низость маской мнимого благочестия и праведного гнева. Он считал себя недооцененным гением, которого никто не замечает. Он был настолько ослеплен жаждой власти и собственным величием, что не видел, как его интриги разоблачаются, как его действия становятся все более очевидными, и как его репутация падает.

      А за стенами Лавры, в деревне, жизнь текла совсем по-другому, но и там свои страсти бушевали. Силуян, отец Алены, становился все более жестким в своих убеждениях.

      Он видел в смуте Божье наказание за грехи людей, за их отступление от старой веры. Он призывал к усилению религиозной строгости, требовал от всех беспрекословного подчинения старым порядкам, отвергая все, что, по его мнению, противоречило старым правилам. Он становился все более фанатичным. Он видел вокруг только грешников и еретиков.

      Он все чаще спорил с Аленой, видя в ней влияние «мирских соблазнов». Ему казалось, что она перестала слушаться его, что она перестала разделять его религиозные убеждения. Он видел, как она меняется, как ее сердце отворачивается от него, что ее мысли заняты не Богом, а какими-то мирскими делами и увлечениями. Его дочь отдалялась от него, ее сердце занято кем-то другим, а она перестала быть его маленькой девочкой, которую он пытался контролировать. Его гнев и разочарование превращались в фанатичную ярость, готовую вырваться наружу в любой момент.

      – Ты совсем очерствела душой, –