Метро 2033. Крым. Последняя надежда (сборник). Никита Аверин

в том, что философия листонош правильная и что все люди заслуживают жизни.

      Из давки раздались победные крики, толпа вмялась и начала втягиваться внутрь, как амеба, – ворота открылись.

      Пошта прикинул, стоит ли рисковать жизнью или нет, на всякий случай перекинул из-за спины обрез и, дождавшись, пока все проникнут внутрь ограждения, двинулся следом.

      На поле остались трупы коней и людей. И падальщики уже спускались, чтобы начать свой пир.

      Казаки Тапилины, видимо, легко смяли сопротивление противника, отбросив его дальше по улице и загнав в дома. Из часовни несся заунывный колокольный звон. Пошта замер, озираясь.

      Тысячи лет эволюции…

      Цивилизация ничего не стоит. Жестокость не победить.

      Копать-колотить.

      Пошта опустил обрез.

      Свои? Чужие? Месть?

      Здесь люди жили. Обычные люди: грязные и не очень умные, ленивые, склонные к обжорству и разврату, не планирующие жизнь дальше, чем на час вперед, бездумно сношающиеся и плодящееся, не обращающие внимания на детей…

      Люди. Такие же, как Пошта. Просто менее образованные и неразвитые.

      Они не виноваты в том, что их не научили не только выражать свои чувства – чувствовать, прислушиваться к другим и себе, вообще ничему не научили, не подняли над уровнем древнего гоминида, общего предка всех двуногих, прямоходящих, лишенных перьев.

      Пошта с силой сжал переносицу.

      Вот за то ты и борешься, листоноша, чтобы люди снова стали людьми. Поэтому давай-ка сопли подбери – и вперед. Туда, где все еще не умолкает колокольный перезвон и откуда подозрительно тянет дымом.

      Улица была усеяна трупами. Было видно, где шел Тапилина.

      Закат догорал. Все вокруг: белые стены домов, белая дорога под ногами – стало красным. Один ступал неторопливо и торжественно, чувствовал настроение хозяина.

      Перед часовней Пошта замер, открыв рот от удивления.

      Про подобное он читал только в старых, до Катаклизма сделанных учебниках истории: часовню обложили травой, ветками, досками. И подожгли. Из кругового костра тянуло дымом, а дверь была заложена так, чтобы изнутри ее не открыть. Окна тоже были закрыты тяжелыми ставнями.

      – Закрылись, – сказал Листоноше Копыто, утирая пот. – Ниче, там и поджарим. Взяли, значит, Ступку, его военоначальников и твоего этого. Зубочистку. Еще на улицах. Остальные здесь заперлись.

      – И вы их что – сожжете?

      Было слышно, как хором молятся в часовне. У Пошты на затылке волосы встали дыбом.

      – За Олеську, – пояснил подъехавший Тапилина. – За наших хлопцев. Давно пора эту заразу…

      – Что, и баб? И детишек?

      – А накой они нам? Кормить еще… А они потом вспомнят и отомстят. Нет уж. Хватит.

      Пошта представил, как просачивается дым сквозь щели в деревянных стенах, и голова у него закружилась. Видимо, как раз в это время закрывшиеся в часовне поняли, что горят, и вера их дрогнула: заголосил ребенок, заверещали бабы, изнутри ударили в дверь.

      – Ничего.