Полет в Эгвекинот. Полина Михайловна Разницина

отгрызть.»

      Почти каждый день мы ругались с мамой. Ночами она чахла надо мной, как Царь Кощей над златом. Вот только Золотце попалось ретивое и того и гляди норовило сбежать, не дожидаясь похитителей. Отбирались телефоны, отключался интернет, в ход шли слезы, крики, уговоры:

      – Варя, ну ты же взрослая девочка! Ты должна понимать сама: ты вылетишь! Кого ты обманываешь? Меня?! – Я молчала. Книжка лежала на полу: съехала с колен. Прятать под столом было, конечно, не лучшей идеей, но мама так внезапно оказалась за спиной, что ничего другого сделать уже не получалось, – Варя, мы отключили интернет, я могу отобрать у тебя все книжки и карандаши выкинуть к чертовой матери, только объясни – это что? Мне одной нужно? Тогда давай возвращаться в старую школу…

      – Не надо в старую школу!

      – Я не понимаю о чем ты думаешь! Не понимаю! Ты хочешь дальше в Лицее учиться?

      – Хочу.

      – Тебя выгонят.

      – Меня – не выгонят.

      – Выгонят! Твой любимый Николай Васильевич и выгонит! Знаешь, что Барсиков на последнем родительском собрании сказал? Сказал: «Варечка..? Нет.., вы знаете, Варечка у вас может учиться, только она совсем ничего для этого не делает!»

      – Я буду учиться, – обещала из раза в раз, и, из раза в раз успокоив совесть, думала: «Вот завтра и начну… а пока… что мама еще не отобрала?»

      Врунишка из меня никудышный, и никого, кроме себя, обмануть мне никогда не удавалось.

      Я помню все наши ссоры, помню, как мы вместе мучили геометрию и даже помню задание, решенное, откровенно говоря, мамой, чахшей над моим рабочим местом уже четвертый час, ночью – это был первый номер из И. Д. З. Николая Васильевича.

      Когда на следующий день я пришла сдавать работу, Барс с интересом изучил написанное:

      – Очень необычно! – наконец воскликнул он. – Очень!..Но придется переделывать.

      – Почему? Что-то неправильно? – заволновалась я.

      – Нет, все верно, но по задумке вы должны были использовать формулы, которые мы проходили в классе, – пояснил Николай Васильевич, – хотя, конечно, оригинально! Так его еще никто не решал!

      «Какие формулы?» – подумала я. А на следующий день мама нашла корявые записи с урока закинутыми за комод, среди рисунков и малоосмысленных каракуль. Задача, над которой она, ища обходные пути, билась несколько часов, решалась при помощи пройденного материала в четыре строчки.

      Первый день Лицеиста для меня не был настоящим. И я все еще ничего не понимала, кроме того, что мне хорошо тут и с этими людьми. «День Лицеиста – ух ты ж елы-палы, сколько шумихи!» – думала я, со стороны наблюдая за тем, как все суетились, репетировали какие-то сценки: «Ну, ничего, я не набожна – весь этот кипишь – громкие слова, да и только. Нет, меня ваши глупости не касаются, сами пойте и пляшите, если уж вам неймется…»

      Кто же знал, что пройдет несколько лет и вот этот подросший комочек скепсиса будет сидеть и дрожащими ручонками редактировать такие дорогие воспоминания: «Неидеально!