Имя кровью. Тайна смерти Караваджо. Мэтт Риз

заплатит, – Онорио хлопнул Филлиду по заднице, – но теперь время музыке и танцу. – Он достал из угла испанскую гитару и бросил ее Караваджо.

      Пока тот настраивал инструмент, Рануччо громко мочился в ведро у двери. С первыми нотами «Tiparti, cormiocaro» он застегнул штаны и подступил к Филлиде. Выкинув щеголеватое коленце, он закружил ее в вилланелле. Гаспаре – прямой и торжественный, как на придворном балу, – пригласил Менику. Онорио, смеясь, потянул с места Просперо, и они закружились по комнате.

      Караваджо, перебирая струны, запел чистым низким голосом старую болонскую песню:

      Расстанусь, милая, с тобой,

      И слезы льют рекою,

      Душа в разлуке с дорогой

      Не ведает покоя.

      Рануччо присвистнул и чмокнул Филлиду в шею. «Этот шут и под похоронный марш плясать будет», – подумал Караваджо.

      Не покидай меня, душа,

      Прошу тебя я богом…

      Рануччо замедлил шаг и притянул Филлиду к себе.

      А коль уйдешь – вернись, спеша:

      Тебя влюбленный молит.

      О, мне разлука смерть сулит,

      Не покидай меня, душа…

      Рануччо с Филлидой повалились на кровать. Она толкнула его на матрас, вскочила сверху и задернула занавеску.

      Онорио притопывал и хлопал в ладоши.

      – Играй громче, Микеле!

      Караваджо постарался заглушить возню и хихиканье, доносящиеся из алькова.

      Вскоре, покончив со своим занятием, любовники отдернули занавеску. Довольный Рануччо задремал. Филлида поправила декольте. Меника разложила в миски мясо для Гаспаре и Караваджо. Рагу благоухало мускатным орехом, гвоздикой и корицей.

      – Что-то мне поэзии захотелось, – томно протянула Филлида.

      Гаспаре поклонился.

      – Ваше сердце валяется в постели, госпожа Филлида, но душа обращается за любовью и поэзией ко мне.

      – Мне нужны твои стихи, а не околесица в духе Петрарки. Терпеть не могу этого старого плаксу!

      – Слушайте, слушайте! – Рануччо хлопнул ладонью по стене.

      Обескураженный тем, что даже куртизанка заметила плагиат, Гаспаре прокашлялся.

      – Помните картину, которую наш друг Микеле написал несколько лет назад? «Амур-победитель»?

      – Тот купидончик с лукавой улыбочкой? – Онорио раскупорил новую бутылку и поднес ее к губам.

      Встав в эффектную театральную позу, Гаспаре прочел мадригал. В нем говорилось, что Караваджо изобразил на картине любовь точно как в реальной жизни, с самыми сильными ее страстями.

      – «О, не гляди, любви опасен вид, Амур тебя стрелою поразит», – заключил он.

      – Неплохо, – Онорио рыгнул. – Хоть сейчас в печать.

      – Эти стихи вышли в Венеции два года назад, – Гаспаре оскорбленно подбоченился. – И книгу я тебе, между прочим, подарил.

      – Что-то не помню.

      Просперо толкнул его в бок:

      – Это та, которой ты свой ночной горшок прикрываешь.

      Гаспаре замахнулся было, но Меника его удержала.

      Онорио