Малое собрание сочинений (сборник). Валентин Распутин

будто гладили ее. Она даже закрыла глаза – как в минуты особенного удовольствия.

      Нинка вдруг ни с того ни с сего сказала:

      – Твоя тетя Люся обещалкина, больше никто.

      – Пошто так? – очнулась старуха.

      – Ага. Она обещала мне конфет купить? Обещала. Все слыхали. А сама не купила. Вот и обещалкина.

      – Дак ты ей скажи, чтоб купила.

      – Ага. Я ее боюсь. Ты сама скажи.

      – Чё ее бояться? Она, подимте, не зверь, не укусит.

      – Не укусит, а все равно. Она как посмотрит, так я сразу боюсь. Пускай она не смотрит, я не буду бояться.

      – Не присбирывай, чё не следно.

      – Давай я ее позову, а ты ей скажешь, – добивалась Нинка.

      – Не надо. Куды тебе ишо конфетки? Ты и так, однако что, вчерась весь рот спалила, с утра до вечера сосала.

      Нинка обиженно дернулась, вырвалась от старухи.

      – Ты сама ее боишься, – поддразнила она. – Если бы не боялась, сказала бы. Бояка ты, больше никто.

      Старуха хотела улыбнуться, но улыбка не вышла, только чуть дрогнули без всякого выражения губы.

      Видно, она все-таки задремала, потому что не слышала, когда появилась Люся. Открыла глаза – Люся стоит, смотрит на нее, что-то в ней ищет. Встретившись взглядом с матерью, спросила:

      – Как ты себя, мама, чувствуешь?

      – Дак ничё, – сказала старуха. Она не знала, что отвечать, ей казалось, что она уже вышла за те пределы, когда чувствуют себя хорошо или плохо, да и раньше, при жизни, мало разбиралась в этом, различая больше здоровье и нездоровье, усталость и силу, мочь и немочь.

      – Лучше, чем вчера? – допытывалась Люся.

      – Ты, Люся, помирись с Михаилом, – вдруг попросила старуха. – Помирись. Не надо вам меж собой ругаться. Это я виноватая: накинулась на его. А он не стерпел, его обида взяла. Он тепери сам переживает.

      – Его, видите ли, обида взяла, а меня нет, – хмыкнула Люся. – Очень интересно. Он наговорил всем нам гадостей, а я теперь должна за это перед ним извиняться. Что ты выдумываешь, мама? И пожалуйста, не защищай его, мне сейчас совсем не хочется обсуждать этот вопрос. У меня тоже есть чувства, которые я уважаю, и хочу, чтобы их уважали и другие.

      Старуха растерялась.

      – Я об ём ничё не говорю, – стала объяснять она. – Я его не оправдываю – не. Он один человек, ты другой. А чё тепери делать? Какой ни есть, а все равно он твой брат. Я какая ни есть, а все равно ваша мать – и твоя, и его. Мне охота, чтоб вы ладили, а не так. Помирись, Люся, пожалей меня. От меж собой помиритесь, и я ослобонюсь. Меня тепери только это и держит.

      – Не надоело тебе об этом, мама? Уже почти здоровый, нормальный человек, даже ходишь, а все о том же. Неужели больше ни о чем нельзя говорить?

      Опять принесло Нинку – совсем некстати.

      – Иди погуляй, погуляй покуда, – стала отправлять ее старуха, подталкивая от себя. – Иди, потом придешь, я тебя ждать буду.

      – Твоя тетя Люся обещалкина, больше никто, – упираясь, выпалила Нинка и скосила