Долгая дорога в дюнах. Олег Руднев

дел Латвии господина Мунтерса город Лиепаю с дружественным визитом посетила немецкая военная эскадра. Как заявил на пресс-конференции командующий эскадрой адмирал Бернгард…

      Глаза Озолса полыхнули гневом.

      – Три дня назад потопили наш пароход с лесом, а теперь хватает наглости…

      – Но ведь Гитлер всюду заявляет, что он наш друг.

      – Он и Литве друг. А как ловко у нее Клайпеду отхватил? Я уж не говорю об Австрии, о Чехословакии. Тут не нахальством, чем-то похуже пахнет.

      – Неужели вы думаете?..

      – Не знаю. Умные люди на всякий случай запасают кое-что. Сахар, крупу, спички…

      – Не дай господи, – у меня в доме парень подрос.

      Озолс молча достал пачку «Трафф», угостил Аболтиньша.

      – А как у дочки успехи? – с удовольствием затягиваясь папироской, полюбопытствовал тот. – Поди, лучшая студентка в университете?

      – Ну, может, и не лучшая… Вообще-то молодцом!

      – Дай вам бог… А у нас в поселке несчастье.

      – Знаю. Петерис рассказал.

      Аболтиньш с беспокойством посмотрел в сторону церкви, что была неподалеку; из нее выходили прихожане. Усмехнулся:

      – Старые грехи отмолили, сейчас ко мне за новыми придут.

      – Хозяин, может, и нам заглянуть в храм божий? – не выдержал Петерис.

      Озолс осклабился:

      – У тебя что, грехов много?

      – У меня?!

      – Давай трогай, святой! Тебя жена ждет.

      – Кого?! Меня?! – Глаза у кучера потемнели, злая судорога пробежала по лицу. Он так яростно хлестнул лошадь, что Озолс едва не вывалился из коляски. В поселке уже давно было известно, что если Эрна кого-то и ждет, то только не своего Петериса.

      Артур сидел на кухне, чинил сеть.

      – Поешь! – Мать поставила рядом кружку с молоком, придвинула кусок хлеба, намазанный медом. Банга отложил моток, взял кружку, задумался. Луч солнца, падавший из окна, зажег радужный узор на фаянсе. Эту кружку Артур помнил с детства: та самая, что стояла потом на поминках перед пустым стулом. Как все-таки странно и жестоко устроена жизнь: еще вчера все было по-иному – был отец, была надежда… Артур чуть не застонал от боли. Мать, словно бы прочитав его мысли, отвернулась, пошла к плите. И остановилась на полпути, увидев входившего Озолса.

      – Бог в помощь, Зента! Прими мои соболезнования.

      Она опустила голову, заплакала.

      – Господь дает, Господь забирает, – скорбно продолжал Озолс. – Хороший был у тебя муж, по такому не грех и поплакать. И отец был хороший. – Он заметил Артура.

      – Проходи, Якоб.

      Озолс заковылял в комнату, волоча непослушный протез. Сейчас – не на людях, не в коляске – он не казался таким бравым. Инвалид, сутуловатый, оплывший, он грузно опустился на стул подле стола, положил на скатерть руки, большие и натруженные, сумрачно огляделся. Негромко спросил:

      – Слышал, ты дом продаешь.

      Зента потупилась. Ее пальцы нервно теребили передник.

      – Что поделаешь, Якоб… Долги… – хотела еще что-то добавить,