Единственный. Мария Летова

когда, сделав шаг назад, выдыхаю:

      – Нет.

      – Волгина…

      Еще один шаг назад, а потом разворачиваюсь и сбегаю по ступенькам прямо под дождь.

      – Яна! – летит мне вслед.

      Те сто метров, которые отделяют от остановки на противоположной стороне дороги, преодолеваю в аффекте, сама не понимая, как сохранила целыми свои ноги и каблуки.

      Когда залетаю под крышу, снимаю с себя бомбер и стряхиваю.

      Раз, другой.

      Из-за пелены в глазах все плывет, и ветер кусается.

      – Черт! – злюсь и снова натягиваю на себя куртку.

      Она водонепроницаемая, капли отскакивают от нее как от металлического листа.

      Упав на скамейку, прижимаюсь к стенке затылком и делаю глубокий вдох, с тоской понимая, что осталась одна, и это мой чертов выбор.

      Глава 9

      Запах жареной яичницы утром выворачивает наизнанку, и, если мой брат только делает вид, что еда ему не лезет, мне она в самом деле стоит поперек горла.

      Я, кажется, осталась без друзей, ведь никого из них не хочу видеть.

      Преодолеть это более-менее помогает выходной.

      Я трачу его на то, чтобы купить себе новый шлем, а оставшийся день посвящаю тому, чтобы помочь маме с английским, который она так упорно учит.

      Она работает на ресепшене премиального санаторного комплекса, и английский ей нужен позарез, но времени на курсы у нее нет, так что вся надежда на меня.

      На ее вопросы о том, что со мной такое, отвечаю увертками.

      Когда мама дома, она оборачивает нас с братом в свою заботу, и портить ей настроение дерьмовыми новостями не поворачивается язык. Решаю оставить ситуацию с полицией на потом.

      Никита тоже это понимает. Соглашается молча, когда глазами встречаемся.

      Возможно, у нас общего больше, чем телосложение, цвет глаз и цвет волос. Когда мама дома, мы стараемся быть максимально хорошими детьми, а это значит – изображаем гармонию.

      Моя – показная, как и его. Наедине времени мы проводим достаточно, чтобы я улавливала вибрации его настроения одним вдохом.

      Ну а я…

      Меня терзают страхи быть одной против всех, а еще больше – понимание, что в жизни будто что-то незыблемое рухнуло. Что-то закончилось. Ценное! Дружба…

      От этого в груди тянет и кровь стучит в висках, при том что голова и так раскалывается.

      “Ты же не сука злопамятная?”

      «Нет!» – мне хочется это прокричать, но уже и сама не знаю, кто я.

      Это словно переболеть. Если я не сделала этого раньше, не переболела, то в эту ночь свершилось.

      Будто у меня жар и подо мной раскаленная сковородка, верчусь на сбитой простыне всю ночь, а утром тело ломит. Завтрак опять не лезет, ковыряю его вяло, ни на минуту не забывая: в моем шкафу находится железобетонное доказательство того, что вчерашний вечер мне, черт возьми, не приснился!

      Снимаю куртку Палача с вешалки и кладу на кровать. Пока одеваюсь, смиряюсь с неизбежным: мне нужно ее вернуть, так ведь?

      Неугомонное волнение опять дергает.

      Если он снова предложит что-нибудь? У меня за ночь ни черта не изменилось.

      Я