Сказания о недосказанном. Том II. Николай Иванович Голобоков

небом нашей красивой планеты.

      Ниночка взяла сестрёнку за руку. Подошли к папе.

      Он стоял у окна, и смотрел, тоже видимо улетел в своих мечтах, далеко – далеко,– в своё детство.

      А Ниночка, обняла отца за одно колено, а малышка Вера, за другую, они же ещё такие маленькие, и сказала, сказала своей меньшей сестричке.

      – Верка, правда, хорошо дома?!

      Та махнула головкой, в знак согласия,

      – Папа,

      – Правда?

      И, стали теребить отца, будто он вернулся из такой, такой дальней и долгой командировки.

      … Пошло несколько дней.

      Вумный как медмедь. М. Попрошайка…

      Ван-Дейк, Ван-Гог, Ван-Эйк,

      Искандер и я

      Опять опоздал на автобус. Хорошо, что хоть есть последний, семичасовой. Достаю журнал. Сижу, пытаюсь читать. Солнце уже спряталось за горы, но заснеженная вершина Бойко еще вся в горячих лучах закатного весеннего солнца.

      Сегодня в этой горной деревушке праздник – после трехлетнего сухого закона в "голубом" давали и пиво, и вино трёх сортов. В центре чебуречная, автостанция, магазины и везде сидят мужички, толкуют, пьют пиво, вино, прямо с горла и, пока тихо, чинно беседуют. Орут вороны, видимо на ветер. На остановке сидит, расставив руки – крылышки, красно – синий. Он вечно просит взаймы, ему никто никогда не даёт, но даже во времена сухого закона был вечно мокрый. А сейчас сидел на лавочке и тихо дремал. Один глаз у него спал, а другой всё смотрел в угол остановки-зала. Мужики его знали, он с другой деревни, но гнали его и там, и здесь. И, бедный, исходил слюной. Рядом с ним лежали две бутылки пустые от пива, а там, в углу у этого мордоворота целая сетка с пивом и несколько красивых блестящих головок "Верховины". Все знали и поругивали "Верховину". И воняет как самогон, да и цена ей красивая – трояк. Не то, что раньше бывало перцовочка, дёрнишь стаканчик и грипп как рукой снимает, как корова языком слизала. А это так себе, тьфу ты, даже думать тошно. Им она нужна как чёрту кочерга.

      Вот зараза, еще наливает в стопку. Думал не наш и не ваш, который и спит, и не спит.

      – А, а. Петя. Привет. Что это у тебя, пиво?!

      – Га га гыы…

      – На! На, держи!

      – Да, я, нет, у меня вот пиво…

      – Держи!

      Он берет в охапку свою торбу-сетку, несёт нежно, как котную козу на сено. Но ручка обрывается и сетку подхватывают сразу трое: его сотоварищи, я и тот, не наш не ваш.

      – Сядь, не нервничай.

      Тот сел и снова закрыл один глаз. Налил "Верховины".

      – Да ты жлоб, я знаю, наливай полнее. Это же человек.

      – Знаю. Не гавкай.

      Я нежно беру граненый стаканчик и потекла горячая "Верховина" по моим расширяющимся сосудам и уголкам-капиллярам.

      А они друг друга ругают, а они грубят.

      – Ребята, да ладно вам.

      – Этот вот аппендицит меня вчера подкосил. Говорит начальнику: "Он пьяный". А сам еле стоит. Я его! Ух, его мать!

      – Не, мы это любя. Мы же кореша. Он это от дружбы такой. Мы с ним даже кумы.

      – Налей, ну налей, жлоб.

      Снова