Миниатюрист. Джесси Бёртон

      Кукольный дом Петронеллы Ортман,

      Государственный музей в Амстердаме.

      © Rijksmuseum, Amsterdam

* * *

      Посвящается Линде,

      Эдварду и Пипу

      Термин ВОК относится к основанной в 1602 году Голландской Ост-Индской компании (на нидерландском языке Vereenigde Oost-Indische Companie, сокращенно VOC). ВОК располагала сотнями кораблей и торговала с Европой, Африкой, Азией и Индонезией.

      В 1669 году она управлялась советом из семнадцати директоров, насчитывала пятьдесят тысяч сотрудников и шестьдесят партнеров. К 1671-му акции ВОК на амстердамской бирже выросли по сравнению с номинальной стоимостью почти в шесть раз.

      Благодаря финансовой мощи Объединенных Провинций Нидерландов и мягкому климату этой страны ее бедняки ели сытнее, чем простой люд Англии, Италии, Франции или Испании. А богатые питались лучше всех.

      Расхищайте серебро, расхищайте золото: нет конца запасам всякой драгоценной утвари.

Книга пророка Наума, 2:9

      И когда выходил Он из храма, говорит Ему один из учеников Его:

      Учитель! посмотри, какие камни и какие здания!

      Иисус сказал ему в ответ: видишь сии великие здания?

      Все это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне.

Евангелие от Марка, 13:1–2

      (Приводимые в книге отрывки были особо помечены в семейной Библии Брандтов)

      Старая церковь, Амстердам.

      Вторник, 14 января 1687 года

      Похороны предполагались немноголюдные, ибо друзей у покойной не имелось. Но в Амстердаме слова как вода, мутной струйкой они просачиваются в уши, и потому в восточном приделе храма сегодня тесно. Она украдкой наблюдает из хора, как члены гильдий с женами стекаются к зияющей могиле, точно муравьи к меду. Вскоре к ним добавляются клерки ВОК, капитаны кораблей, кондитеры… И он, все в той же широкополой шляпе. Она силится его пожалеть. В отличие от ненависти, жалость можно запереть в сундучок и убрать с глаз долой.

      Расписной потолок – зеркало души этого города и единственное, что не уничтожили иконоборцы, – высится над ними, словно перевернутый корпус величественного корабля. Старинное дерево украшают изображения Христа с мечом и лилией, Девы Марии на полумесяце и бороздящего морские просторы парусника с грузом золота. Поднимая откидное сиденье, она пробегает пальцами по фигурной полочке, на которую дозволено опираться молящимся. На ней вырезан человек с искаженным болью лицом, испражняющийся монетами. «Что изменилось?» – думает она. И все же.

      На церемонии присутствуют и мертвые. Надгробные плиты под ногами скорбящих прячут горы тел, кости и прах. Там внизу женские челюсти, крестец купца, пустая грудная клетка тучного вельможи. Есть и крохотные тельца, не больше буханки хлеба. Сгустившаяся печаль. Отводя глаза, люди сторонятся маленьких надгробий, и она их не осуждает.

      В центре толпы женщина видит то, за чем пришла: возле могилы, почти не замечая пришедших поглазеть горожан, стоит обессиленная девушка с печатью горя на челе. Появляются носильщики с гробом, который покоится у них на плечах, словно футляр для лютни. Судя по лицам, некоторые из них не одобряют происходящего. Разумеется, не обошлось без Пелликорна и его ядовитых речей.

      Обычно в подобных процессиях соблюдается строгая иерархия: сначала бургомистры, затем простолюдины, – но сегодня протоколом пренебрегли. Она же считает, что еще ни в одном из домов Божьих в стенах этого города не было таких покойников. Ей нравится редкое бесстрашие покойной. Амстердам строился на риске, а теперь жаждет стабильной, размеренной жизни и охраняет комфорт богатства тупой покорностью. Почему я не уехала раньше? Смерть подошла слишком близко.

      Носильщики вклиниваются в толпу собравшихся и без всяких церемоний опускают гроб. Девушка подходит к краю и бросает в темноту букетик. Хлопая крыльями, вдоль беленой стены взмывает к крыше скворец. Головы оборачиваются на него посмотреть, но девушка даже не вздрагивает. Как и женщина в хоре. Под монотонную погребальную молитву Пелликорна обе они провожают взглядом лепестки.

      Когда новую плиту задвигают на место, у исчезающего черного отверстия с рыданиями падает на колени служанка. Ее обессиленная госпожа не пресекает этот поток слез, и столь явное пренебрежение достоинством и порядком встречают в толпе неодобрительными возгласами. Недалеко от хора перешептываются две дамы в шелках.

      – С таких вот манер все и начинается!

      – Если это на людях, то дома они ведут себя как дикие животные.

      – Верно. Хотя чего бы только я ни дала, чтобы побыть мухой на их стене! Ж-ж-ж, ж-ж-ж…

      Они сдержанно хихикают, а женщина в хоре замечает, как побелела ее рука на резной полочке.

      Церковные плиты опущены, пряча мертвых, и собравшиеся расходятся. Девушка, точно выпавшая из витража святая, наконец замечает незваных лицемеров, которые, переговариваясь, выходят на лабиринт городских улиц. Молча, рука об руку со служанкой,