Растерянный. Записки. Письма. Повесть. Владимир Владыкин

тобой одетой безукоризненно любовался. А ты тогда взяла и смутилась и сказала: «Не надо так рассматривать, а то ещё сглазишь, а я суеверная». И звучал твой смех серебром.

      Наверное, в ту минуту ты подумала, что я смотрю на тебя не потому, что хотел тобой любоваться, как произведением искусства, а просто нагло сравнивал тебя с женой, которая, как ты считала, красивая, а вот ты, по твоему замечанию, некрасивая. И вдобавок причисляла себя к безнадёжным перестаркам. А у меня и близко не было такой мысли, ну да, ты старше меня на два года. Но эта разница незаметна…

      Завтра мне снова идти на постылую работу. А это так огорчает, что я тут, а ты там, и я так люблю тебя нежно и страстно с тоскою в душе. Я такой чувствительный, что со слезами на глазах в любви ещё ни одной девушке не признавался. Хотя я вообще не признавался, даже жене. Я просто предложил ей замуж за её исполнительность и порядочность, и за то, что она отвечала моему эстетическому вкусу. А с тобой, когда переписывались, ты меня вгоняла в восторг своими пронзительными письмами, полными чувств, тоски, печали и грусти. А для меня не было другого типа девушки, а как только тургеневского. Но в наши дни таких, наверное, уже нет. Но этот идеал так глубоко засел в душу, что я не могу от него отказаться, даже если его и впрямь не существует в жизни. И мне кажется, что как раз ты и отвечаешь этому идеалу. Ох, как я боюсь ошибиться! Но как я радовался каждому твоему письму, наша переписка продолжалась со дня моего увольнения из армии больше двух лет. И оборвалась после встречи с моей будущей женой.

      Я поздно подумал: как жаль, что не писал тебе всей правды чувств, которые я тогда к тебе испытывал. Наша переписка имела начало, но не имела своей конечной цели, просто нам было интересно переписываться, играя какие-то надуманные роли. Поэтому мне думалось, мы живём личными жизнями, а переписка как дополнение к ней.

      У тебя были молодые люди, а у меня девушки, но мы этой сферы не касались. И думали, что так и будем переписываться, получая от этого эстетическое удовольствие.

      Помню, с каким страшным удивлением я читал твои письма и думал: она не знает моей жизни, а всё равно пишет мне, словно кому-то дала обязательства. Но особенно до слёз порой волновали твои стихи. Правда, ты не была их автором, но я любовно называл тебя «моей поэтессой». Твои стихи подсказывали, через чужие строчки ты объяснялась со мной в любви, так я тогда это представлял, но полагал, что это были просто стихи, и ты не можешь меня любить. Для своей души у тебя был мужчина, а я перед ним мальчик и ты стихами с ним забавляешься, я для тебя как полигон твоей любви не ко мне, а к нему.

      И всё же, твои стихи я понимал так же, как и ты их, поскольку людей, которые любят поэзию, роднит чистый дух возвышенного и прекрасного. И не более… Эти люди умеют по-настоящему любить. И это право принадлежит только им. Я содрогнусь как от изворотливой лжи, если с нами это будет не так.

      Когда мы вспоминаем