Светлый град на холме, или Кузнец. Татьяна Вячеславовна Иванько

Сольвейг после истории со Стирборном не позволяла мне оставаться наедине с кем-либо из алаев.

      Несколько ратников сопровождали нас. Я первой, на спор доскакала до каменного строения Охотничьего хуса. Стены его были выложены из больших валунов ещё во времена моего прапрадеда Вегейра, между прочим, общего предка для Торбрандов и Брандстанцев.

      Смеясь, я обернулась на своих отставших товарищей и, спешившись, вбежала в дом. Быстро, по скрипучей лестнице я побежала было на второй этаж, но вдруг увидела человека, лежащего под лестницей в углу.

      Лица не разглядеть, он был весь в грязи и в крови, но живой, я это поняла, ещё не приблизившись к нему. За мной входил Исольф, я остановила его взглядом, указав на раненого.

      Исольф понял без слов, подошёл к человеку, нагнулся и сказал в своей манере рублеными фразами:

      – Живой. Ранен. Это охотник… – Исольф показал мне трофей бедняги – медвежью лапу.

      – Что ж он, один на медведя пошёл? – удивилась я.

      Исольф пожал плечами, при его немногословности он сказал достаточно.

      Пока я осматривала раненого, подъехал весь наш отряд. Я опасалась, что он ранен слишком серьёзно, и передвигать его нельзя. Но нет, он был скорее измождён, чем сильно изломан. Ратники перенесли его наверх и положили на кровать поближе к очагу, который разожгли тут же. Тёплый воздух поплыл по горнице, раздвигая сырость осени, заползшую в дом, где редко бывали люди.

      Раненого раздели, кроме раны поперёк груди от когтей зверя других на нём не было. Но он был без памяти, вероятно от чрезмерной усталости. Я обработала его раны, приготовила питья из вина, молока и мёда, что были у нас с собой, и поила его. Теперь ему надо было только спать, через сутки оправится.

      – Интересно, кто он? – сказала я, отходя от ложа.

      – Судя по оружию, не из простых, – сказал Боян, а Исольф кивнул. – А раз так и мы его не знаем, то, скорее всего он из Брандстана.

      – Тогда отвезём его в Брандстан завтра.

      – Ещё и наградят, – засмеялся Боян, – если он знатный хакан.

      Все мы засмеялись, я тоже улыбнулась:

      – Сложен он… Красивый.

      – Я уже ревную, – шутя, сказал Боян.

      – И я! – подхватил Исольф.

      – Да ну вас, напились уже! – смеясь, отмахнулась я. – Я пойду спать.

      Вскоре все уже спали и даже храпели вповалку. Мне же ночлег был утроен выше этажом на застланном сеном и шкурами деревянном настиле. Я уснула под успокаивающее сопение моих ратников.

      На рассвете я проснулась первой, спустилась вниз, на воздух, умылась ледяной водой, в бочке для дождевой воды, стоящей во дворе, уже появилась корочка льда и ледяная глазурь на стенках. Надо будет, уезжая перевернуть, зима скоро, разорвёт в морозы…

      В горнице, где спала вся моя свита, густо пахло шкурами и мужскими телами, не мытыми два дня, дружный храп сотрясал бревенчатые стены. Огонь в очаге прогорел – проспали черти. Я подложила хворосту, там ещё тлели угольки и когда ветки занялись и затрещали, сунула несколько поленьев.