На отливе войны. Эллен Ньюбоулд Ла Мотт

– выживать или умирать, как повезет. Очнувшись после анестезии, он стал вопить и звать маму. Ему было десять лет, разума он еще не набрался, и было невозможно остановить его вопли. Это сильно раздражало остальных пациентов, которые возмущались, что спокойствие и комфорт полезных солдат нарушают прихоти бесполезного гражданского, да еще и бельгийского ребенка. Медсестра этой палаты тоже вела себя глупо с этим гражданским, уделяя ему намного больше внимания, чем солдатам. Она была сентиментальна и повелась на его возраст – никакого чувства пропорций, никаких ценностей. В палату зашла Directrice и попыталась утешить мальчика, остановить его завывания, но только потратила час впустую и в конце концов решила, что нужно послать за его матерью. Он явно умирал, и нужно было послать за его матерью, потому что, видимо, всё, кроме нее, ему было безразлично. И французская санитарная машина, которой не было никакого дела ни до бельгийских гражданских, ни тем более до Ипра, выехала поздним вечером, чтобы привезти его мать, о которой без конца вопил бельгийский гражданский десяти лет.

      Наконец она приехала – казалось, с неохотой. Было часов десять вечера, и только она вышла из посланной за ней большой машины, как начала жаловаться. Шофер сказал, что по пути она тоже не переставая жаловалась. Она спустилась с переднего сиденья спиной вперед и на мгновение повисла на колесе, пока ее увесистая нога в скользком сабо судорожно пыталась нащупать землю. Солдат с фонарем равнодушно посмотрел, как она плюхается в лужу грязи, чего вполне можно было избежать. Она продолжила жаловаться. Ее оторвали от мужа, от остальных детей, и казалось, ее мало волновал ее сын, бельгийский гражданский, который предположительно был при смерти. Но раз уж она здесь, раз уж проделала весь этот путь, она заглянет к нему, раз Directrice считает, что это так необходимо. Directrice французского полевого госпиталя была американка, но британская подданная по браку, и у нее были занятные, устаревшие представления о мире. Она полагала, что, когда ребенок умирает, мать должна быть рядом. У Directrice было трое детей, которых она оставила в Англии около года тому назад, когда приехала во Фландрию для жизни и приключений фронта[58]. Но она бы, ни секунды не думая, вернулась в Англию, если бы узнала, что один из ее детей умирает. У бельгийской матери был противоположный взгляд на дело: она считала, что ее место – в Ипре, у себя дома, с мужем и остальными детьми. Более того, эту бельгийскую мать насильно увезли из дома, оторвали от семьи, от обязанностей, которые она считала важными. Так что она горько жаловалась и с большой неохотой пошла в палату, чтобы увидеть своего сына, который предположительно был при смерти.

      Она увидела сына, поцеловала его, а потом попросила отвезти ее назад в Ипр. Directrice объяснила ей, что мальчик может не пережить эту ночь. Бельгийская мать приняла к сведению это утверждение и снова попросила отвезти ее в Ипр. Directrice снова заверила бельгийскую мать, что ее сын не переживет эту ночь, и попросила ее провести эту ночь с ним в палате, чтобы присутствовать при его кончине. Бельгийская

58

У Мэри Борден в Англии остались муж и три маленькие дочери.