На отливе войны. Эллен Ньюбоулд Ла Мотт

палату вдоль и поперек своими тяжелыми деревянными башмаками, натыкаясь ими на кровати, выслушивая обвинения в том, что даже неповоротливость его – преднамеренная. В госпитале было много священников, которые тоже служили медбратьями. Они тоже бегали и носили, но казалось, что они с готовностью принимают эту участь. Только Фуке и еще пара человек ее не принимали. Фуке не принимал ни войну, ни окопы на передовой, ни полевой госпиталь, ни раненых, ничего, связанного с войной. Его до смерти достала война. Дыра в заборе и estaminet были его спасением.

      Был у них один священник с желтой бородой, который тоже пользовался дырой в заборе. Если появлялась дыра, он лазил в нее чуть не каждую ночь. Он проползал, выпивал, а потом шмыгал в деревню, чтобы провести ночь с девчонкой. Но он был ловкий и заползал обратно до рассвета, а утром выходил на службу. Да, он становился нервным и вспыльчивым, и пациенты в такие дни предпочитали скорее обходиться без некоторых вещей, чем что-то у него просить, и порой сильно от этого страдали.

      Но с Фуке все было иначе. Тем утром он гордо прошел через ворота и сказал, что отсутствовал всю ночь без дозволения и что все это его до смерти достало. И Médecin Chef его наказал. Его арестовали, но поскольку посадить его было некуда, он провел свой шестидневный срок на свежем воздухе. Взвалив на плечи восемьдесят фунтов боекомплекта, он ходил по дощатым дорожкам и по грязи вокруг baracques – у всех на виду, чтобы все могли лицезреть его унижение. Он больше не работал в палате, где недоставало его неохотной, неуклюжей услужливости.

      Иногда мимо проходила Directrice. Он боялся с ней пересекаться, потому что однажды она пошла к Médecin Chef и добилась для него прощения. Его публичное унижение тронуло ее доброе сердце, наказание отменили, и после двух часов свободы на редком октябрьском солнце ему пришлось вернуться к работе, которую он ненавидел, к пациентам, которых презирал. С тех пор, если он издалека замечал на одной из дорожек синий плащ Directrice, он старался не попасться ей на глаза. Женщины на фронте только мешали.

      Он часто встречал мужчину, который подбирал бумажки, и искренне завидовал его простой службе. Его мобилизовали в formation[46] госпиталя и поручили подбирать на территории клочки бумаги. У него была длинная палка с гвоздем на конце и маленькое ведро, потому что подбирать было особенно нечего. Он накалывал бумажки на свой гвоздь, так что даже наклоняться не приходилось. Он ходил на чистом, свежем воздухе, а когда шел дождь, устраивался у печи в аптеке. Этот сборщик бумажек был химиком; его предшественник был священником. Это было отличное место для дееспособного мужчины с достаточным образованием, и Фуке ужасно хотел бы получить эту работу, только боялся, что недостаточно образован, потому что на гражданке всего лишь помогал на ферме. Так что, бродя туда-сюда по дорожкам, он с завистью глядел на мужчину, который собирал бумажки.

      Так он ходил туда-сюда между baracques с полновесным боекомплектом, упрямый и гордый. Другие санитары и носильщики смеялись над ним, приговаривая:

      – А

46

Войсковое соединение (фр.).