Квендель. Книга 2. Время ветра, время волка. Каролина Роннефельдт

та, на которой спала Бедда. За массивными сундуками и шкафами, выстроившимися вдоль стен и едва различимыми в слабом свете скудного огня, царила непроглядная тьма.

      Карлман невольно вздрогнул. Вправду ли так холодно, или он дрожит, потому что испугался свинцовой тишины? За эти дни он уже несколько раз заходил к Бульриху, когда никого не было рядом, – неужели сейчас что-то изменилось?

      Глаза Карлмана привыкли к полумраку, и он с замиранием сердца направился к кровати Бульриха. Слева в стене открывалась ниша, в которой, как Карлман помнил, перед высоким арочным окном стояло огромное черное кресло. Шторы здесь были задернуты не слишком тщательно, сквозь щель просачивалось немного света, и, медленно ступая, Карл-ман понял, что не один в комнате.

      В постели он обнаружил дядю, который, казалось, мирно спал. Пожалуй, вид у него был на удивление спокойный и расслабленный, чего не наблюдалось уже очень давно.

      И вдруг Карлман заметил кое-что еще и с трудом удержался от крика.

      На кресле в нише вырисовывались очертания темной фигуры, такой высокой, что она явно не могла принадлежать квенделю. Едва различимый в темноте, черный и неподвижный, гость возвышался над спинкой кресла, будто одна из обточенных ветром каменных фигур, украшавших некоторые стены залов в руинах Вороньей твердыни. Карлман отшатнулся, словно ему явилось нечто, проникшее в этот мир Волчьей ночью. Возможно, так и было на самом деле.

      В Холмогорье не нашлось бы таких великанов, даже среди сыновей Дикфус-Ролингов, отпрысков клана, обитавшего на уединенной ферме за деревней Квенделин, у подножья Вороньих гор. Незнакомец, замерший во тьме, был гораздо стройнее и крупнее, чем любой из самых рослых квенделей, и Карлман мгновенно вспомнил о зловещих странниках тьмы.

      Страх сжал ему горло, и молодой квендель замер, словно прикованный к месту. С тех пор как он вошел в комнату, каждый его шаг, сколь угодно осторожный, наверняка не ускользнул от внимания молчаливого стража, охранявшего Бульриха. Как это чудище умудрилось пробраться сюда, чтоб ему вонючими сморчками подавиться? Незаметно такому великану было не проскользнуть. Однако, несмотря на рост, ему это удалось, и, возможно, не впервые, предположил Карлман. Разве старик Пфиффер не твердит в последнее время, что все границы истончаются? Поганки и мухоморы! Никто и не подозревал, что жестокий обитатель потустороннего мира уже давно среди них и медленно убивает Бульриха!

      И не только Бульриха, продолжал размышлять Карлман. А как же его мать? Даже в доме Одилия никто не сидел у постели Бедды день и ночь. Откуда им знать, кто или что тайно входит в ее комнату, не давая старику Пфифферу исцелить больную до конца.

      Возможно, в эти самые мгновения несчастный Бульрих так спокойно лежит в постели лишь потому, что наконец обрел покой после одинокой, незаметной агонии. Последняя мысль оказалась тяжелее любых страхов и вывела Карлмана из оцепенения. Вскрикнув, он во мгновение ока оказался рядом с дядей.

      – Бульрих, во имя святых трюфелей, что