Квендель. Книга 2. Время ветра, время волка. Каролина Роннефельдт

надолго.

      Каким бы ужасным ни было его лицо, певец Великого народа обладал прекрасным голосом. Карлман мог бы слушать его бесконечно, позабыв о времени и о собственном страхе перед ночным гостем.

      Допевая последнюю строку, Храфна взял больного за ладонь, вытягивая из глубоких вод сна в явь. Быть может, требовалась именно длинная рука человека, чтобы помочь Бульриху выбраться из того оцепенения, в котором он так долго пребывал.

      Когда старый картограф наконец открыл глаза, казалось, он явился откуда-то издалека. Не раз пробуждался он от кошмарных снов, с тех пор как вернулся из глубин земли, но именно таинственному Храфне Штормовому Перу было суждено разбудить его по-настоящему. Карлман увидел, что дядя медленно приходит в себя. На впалых щеках больного еще алел румянец, однако уже не лихорадочный, а скорее напоминавший о внутреннем тепле, которое разлилось в теле после приятного отдыха.

      Бульрих моргнул, не обращая внимания на высокого мужчину. Быть может, счел гостя персонажем царства грез, а может, даже столь заметная фигура меркла на фоне всего пережитого им за последнее время. Как бы то ни было, Бульрих слегка нахмурился и повернул голову влево. Еще слабый и сонный, он с некоторым усилием чуть приподнялся на локтях. На лице картографа начала расцветать теплая улыбка, а потом прозвучал и голос – Карлман даже усомнился, стоит ли верить собственным ушам:

      – Клянусь всеми грибами Холмогорья, мой дорогой мальчик!

      Вне всякого сомнения, это был давно знакомый голос дядюшки. И пусть он звучал немного устало и хрипло, словно его обладатель долго болел ангиной и не до конца оправился, принадлежал он тому самому Бульриху, который пропал во тьме много недель назад, к печали друзей и родных.

      – Что ты делаешь здесь, у моей постели? – спросил он племянника. – Неужели остался присмотреть за старым дядюшкой?! Я, должно быть, долго спал, и, клянусь сморчками, меня мучили кошмары. Тем приятнее увидеть тебя рядом, дорогой Карлман. Спасибо.

      Карлман на мгновение потерял дар речи. Он вглядывался в изможденное лицо Бульриха и постепенно осознавал, что застывшая маска безучастия, которая так долго обезображивала его, и в самом деле исчезла. Вид у Бульриха был, конечно, не совсем здоровый, но в остальном выглядел он почти как прежде.

      – Дорогой дядя, это действительно ты, – с трудом выговорил Карлман и тут же снова замолчал, ощутив подкативший к горлу ком.

      – А кто же еще? – с искренним удивлением спросил Бульрих. – Знаю, я долго болел и, наверное, доставил всем много хлопот, этакий бесполезный старикашка, но теперь все обязательно наладится, я сразу это почувствовал, едва проснулся. Хоть утро сегодня и пасмурное, – добавил он с сожалением, взглянув в окно.

      – Утро пасмурное? – спросил Карлман и, не выдержав, усмехнулся, хотя слезы еще жгли ему глаза. – Уже далеко за полдень. Ты знаешь, что сегодня вечером состоится большое заседание совета? Оно тоже связано с тобой, – нерешительно добавил он.

      – Конечно знаю, – подтвердил Бульрих, – и прекрасно помню, что старик Пфиффер хочет меня там видеть, а добрейшая Гортензия против, как же может быть иначе?

      Он хитро подмигнул Карлману.

      Молодой