Квендель. Книга 2. Время ветра, время волка. Каролина Роннефельдт

Одилий звал молодого квенделя посидеть у камина и принимался рассказывать о событиях далекой старины. Понять, правда то или вымысел, Карлману было не по силам.

      Старик Пфиффер был хорошим рассказчиком и без труда перемещался сквозь века и через неведомые края, чьи обитатели принадлежали к народам, о которых Карлман прежде знал лишь понаслышке. Под спокойный голос Одилия маленький мир Холмогорья начинал расширяться, становился древним, как серые камни, и многослойным, а вскоре рассказчик выходил за знакомые пределы, направляясь в земли, где, как он уверял затаившего дыхание слушателя, повсюду лежали забытые владения, когда-то известные и квенделям.

      Карлман проникался к старику Пфифферу все большим уважением, насыщаясь знаниями, первые капли которых он успел впитать во время поисков Бульриха.

      К тому же Одилий преданно ухаживал за дядей Карлмана, поддерживая незаменимую Гортензию, которая первое время почти не отходила от несчастного соседа. Бульрих, казалось, оставался во власти кошмара, который не отпускал его, да и все квендели не могли отделаться от ужасов той ночи.

      Бульриха и Бедды словно коснулось нечто, не убившее их, но лишившее жизненных сил. Бедда жаловалась на боль и холод, у нее немела рука там, где остались следы когтей. Но гораздо хуже была слабость, которая появлялась после малейших усилий и на долгие часы приковывала ее к постели.

      Бульрих же настолько переменился, что все, прежде знавшие его, искренне встревожились. Несмотря на то что старый картограф всегда относился к своим общительным друзьям и соседям с дружелюбной сдержанностью и предпочитал держаться особняком, после возвращения из Сумрачного леса и других неведомых обиталищ тьмы он будто бы полностью отгородился от мира и его обитателей.

      После того как пропавшего путешественника спасли из пещер под липой, Одилий Пфиффер без устали отпаивал его снадобьями и нашептывал таинственные заклятия, и только спустя три дня Бульрих наконец очнулся от глубокого обморока, но почти ничего не вспомнил. Он лишь кивком подтвердил, что действительно отправился в Сумрачный лес. С тех пор он оставался замкнутым и отвечал односложно, изредка благодаря за еду и заботу странным равнодушным голосом, и целыми днями лишь тупо смотрел перед собой.

      – Должно быть, он пережил что-то ужасное, – пыталась объяснить это состояние Гортензия. – Настолько ужасное, что его бедный, полный тревог разум не позволяет памяти вернуться.

      Одилий с сомнением принял это утверждение, однако мысли о возможной потере памяти его угнетали, хоть старик не подавал виду и старательно ухаживал за Бульрихом, не донимая его вопросами. Время шло, но бедняга не стал более разговорчивым, а из того немногого, чем он сумел поделиться, составить картину произошедшего было невозможно. Бульрих лишь время от времени произносил бессвязные слова и повторял: «Глаза! Глаза во тьме!» Это было мучительно и страшно. Всех, кто его слышал в такие мгновения, неизменно охватывал ледяной озноб.

      – Клянусь