Vows of the Forgotten Souls. Naive Fawn

самые могущественные лиры, пробудившиеся во взрослом возрасте, имели кровь тёмно-синего цвета, окутанную мрачными тенями. Я пытаюсь вспомнить другие факты, надеясь отвлечь разум от этой жестокой реальности, но больше ничего не приходит.

      Верзила замахивается в пятый раз, но вдруг его рука натыкается на слабый, едва заметный барьер. Толпа зашептала, удивленная. Это первый случай за много лет, когда сила используется не для защиты, а для нанесения вреда. Барьер исчезает так быстро, что оставляет только эхо, а хлысты плети висят в воздухе, болтаясь, как беспомощные змеи.

      Шепот перерастает в нарастающий рокот. У него же была пластина! Как он смог? Внезапно я осознаю, что это может быть символом, знаком, который может пробудить надежду у лиров. Это может стать началом чего-то большего. А я, стоящая здесь, перед ними, – беззащитна. Так же, как и многие, кто не обладает веалисом.

      Холодное осознание охватывает меня, словно ледяная вода, и всё остальное уходит на второй план. Я вздымаю голос, чтобы прервать этот нарастающий гул.

      – Продолжайте!

      Все смотрят на меня с потрясением, но молчат, не двигаются. Я смотрю на них, не в силах скрыть ярость.

      – Я сказала, продолжать! – кричу я, уже почти в отчаянии. Неужели они не понимают?

      Но больше я не могу смотреть. Вспоминаю о Ренне и, вздрагивая, пытаюсь найти её взглядом среди толпы. Но её нет. Она ушла, скорее всего, убежала. И пусть. Пусть думает что угодно. Утрату можно пережить. Но в конце концов, это жизнь.

      За моей спиной звучат звонкие удары хлыста, но теперь уже никто не стонет в ответ. Я давно потеряла все иллюзии относительно этого раба. Вероятно, он уже мертв, и теперь я наблюдаю за тем, как издеваются над его трупом.

      Когда десять плетей опускаются окончательно, двор погружается в звенящее молчание. Оно невыносимо тяжело. Взгляды всех устремлены на меня, и я чувствую, как в их глазах ползёт ужас. Хорошо. Именно этого я и добивалась.

      – Унесите его, – раздается голос Халки, пронзающий тишину, – на сегодня всё, все свободны, расходимся!

      И толпа начинает медленно рассеиваться, возвращаясь к своим убогим лачугам, а я остаюсь в центре, как прикованная, не в силах сдвинуться с места.

      Смотритель подходит ко мне, и его голос, полный отеческой заботы, звучит низко и мягко:

      – Госпожа, я вас понимаю. Наблюдать за всем этим было, наверное, мучительно для вас. Но вы сделали правильный выбор.

      – Да, правильный, – отвечаю я механически, отстраненно, не чувствуя ничего.

      – Теперь, правда, нам придется немного повозиться с последствиями, но уверяю вас, никто не узнает. – Его голос становится более заговорщицким. – На днях я найду новых кандидатов для служения в нашем поместье, и вы сами выберете подходящего. Никто не заметит подмены! – произносит он так, будто я случайно разбила вазу, и он помогает мне скрыть это.

      – Да, не заметят, – повторяю я, не ощущая изменений в своем голосе. – Спасибо, меня еще ждут дела.

      Я произношу эти слова и поворачиваюсь,