Погасни свет, долой навек. Дарья Иорданская

Даже сквозь платье Элинор ощущала грубую резьбу – имитацию средневековых орнаментов, что покрывала сиденье и спинку. Вдобавок кожу саднило там, где ее до крови расцарапали ногти Дамиана Гамильтона.

      Элинор села, прижимая пальцы к вискам, – голова кружилась, и при малейшем движении все мешалось и плыло перед глазами. В эту минуту шторы распахнулись, и комнату затопило золотисто-алое солнечное сияние – последние лучи этого дня. Элинор зажмурилась. С губ против воли сорвалось короткое, даже грубое:

      – Закройте!

      – Вам нужно солнце, прекрасная Линор, – отозвался Дамиан из сумрака.

      Он стоял завернувшись в плотную бархатную портьеру. Лицо неясно белело в полумраке, сверкали глаза, и это вызывало смутное, болезненное беспокойство. И опять это «Линор»! Имя это пугало и раздражало ее.

      – Элинор, – сухо поправила она, чопорно поджимая губы, а потом не удержалась от шпильки: – Почему вы стоите там? Боитесь, что солнечный свет обратит вас в прах?

      – Все может быть, – рассмеялся Дамиан в ответ. – Вам он, очевидно, полезен, прекрасная Линор.

      Элинор вновь поджала губы, стараясь выразить всю полноту своего неодобрения. Впрочем, могла бы и не стараться. Дамиана Гамильтона только веселила ее досада.

      – Что произошло? – спросила Элинор, меняя и тему, и тон. – Я… я ведь не потеряла сознание?

      Опять. Элинор подняла руку, коснулась царапины, провела по ней пальцами, ощущая запекшуюся кровь. В памяти все разом всплыло и вспыхнуло ярко: визит Кесуотер, старой ведьмы, встречи с которой хотелось бы избежать. Чудовище, пригрезившееся под личиной этой дамы, голодное и жадное, тянущее алчные щупальца к своей добыче. И резкая боль, когда жуткие острые ногти Дамиана Гамильтона вспороли ей щеку. А потом силы покинули ее, и Элинор просто сидела на полу, безразличная ко всему, а голоса братьев Гамильтонов были не яснее шума прибоя.

      Элинор вновь коснулась царапин, провела по ним пальцами.

      – Это было необходимо, – ровным тоном без тени раскаяния сказал Дамиан Гамильтон.

      – Вы могли бы хотя бы извиниться! – возмутилась Элинор, отнимая руку.

      – Извините, – тем же ровным, лишенным сожаления или любого иного чувства тоном отозвался мужчина.

      Элинор еще сильнее поджала губы, так что они превратились в тонкую нить.

      – Не следует извиняться, коли вины не чувствуете!

      – Вы уж определитесь, любезная Шпилька, чего хотите, – рассмеялся Дамиан. – Отвечая на ваш вопрос: вы, кажется, ненадолго отключились. Должно быть, во всем виновата мощная аура мадам Кесуотер. Она ведь у нас «Прославленный Медиум, Связанный с Тысячей Душ».

      – Она – старая шарлатанка, – отозвалась Элинор.

      – Пусть так, – кивнул Дамиан. – Значит, это все от духоты. Ужасная комната. Вам нужно выпить чашечку чая, и мы кое о чем еще потолкуем.

      – Нет… мне… я…

      Голова закружилась, и комната поплыла перед глазами. Элинор вцепилась обеими руками в массивный столик, пережидая