До третьих петухов. Василий Шукшин

А что?

      – Ничего. Спрашиваю… Я посылал, я и спрашиваю. «А что?» – А сам все смотрит. Мне стало не по себе. – Зерно-то целое?

      – Целое. – У Гришки круглые, ясные глаза; он смотрит не мигая. – А что?

      – Да вы были там?! На точкё-то?

      У меня заныл кончик позвоночника, копчик. Гришка тоже растерялся… Хлоп-хлоп глазами.

      – Как это – были?..

      – Ну да, были вы там?

      – Были. А где же мы были?

      Эх, тут дядя Ермолай взвился:

      – Да не были вы там, сукины вы сыны! Вы где-то под суслоном ночевали, а говорите – на точкё! Сгребу вот счас обоих да носом – в точок-то, носом, как котов пакостливых. Где ночевали?

      – От… Ты чо?

      – Где ночевали?!

      – На точкё. – Гришка, видно, решил стоять насмерть. Мне стало легче.

      – Васька, где ночевали?

      – На точке.

      – Да растудыт вашу туда-суда и в ребра!.. – Дядя Ермолай аж за голову взялся и болезненно сморщился. – Ты гляди, что они вытворяют-то! Да не было вас на току, не было-о! Я ж был там! Ну?! Обормоты вы такие, обормоты! Я ж следом за вами пошел туда – думаю, дошли ли они хоть? Не было вас там!

      Это нас не смутило – что он, оказывается, был на току.

      – Ну и что?

      – Что?

      – Ну и… мы тоже были. Мы, значит, маленько попозже… Мы блудили.

      – Где попозже?! – взвизгнул дядя Ермолай. – Где попозже-то?! Я там весь дождь переждал! Я только к свету оттуда уехал. Не было вас там!

      – Были…

      Дядя Ермолай ошалел… Может быть, мы – в глазах его – тоже на миг подпрыгнули и повисли в воздухе, как вчерашние скирды и кони, – отчего-то у него глаза сделались большие и удивленные.

      – Были?

      – Были.

      Он схватил узду… Мы – в разные стороны. Дядя Ермолай постоял с уздой, бросил, сморщился болезненно и пошел прочь, вытирая ладошкой глаза. Он был не очень здоровый.

      – Обормоты, – говорил он на ходу. – Не были же, не были – и в глаза врут стоят. Штыбы бы вам околеть, не доживая веку! Штыбы бы вам… жёны злые попались!.. Обормоты. В глаза врут стоят – и хоть бы что! О!.. – Дядя Ермолай повернулся к нам. – Да ты скажи честно: испужались, можеть, не нашли – нет, в глаза смотрют и врут. Обормоты… По пять трудодней снимаю, раз вы такие.

      Днем, когда молотили, дядя Ермолай еще раз подошел к нам.

      – Гришка, Васьк… сознайтесь: не были на точке? По пять трудодней не сниму. Не были же?

      – Были.

      Дядя Ермолай некоторое время смотрел на нас… Потом позвал с собой.

      – Идите суда… Идите, идите. Вот тут вот я от дождя прятался. – Показал. И посмотрел на нас с мольбой: – А вы где же прятались?

      – А мы – с той стороны.

      – С какой?

      – Ну с той.

      – Да где же с той-то?! Где с той-то? – Он опять стал терять терпение. – Я же шумел вас, звал!.. Я ее кругом всю обошел, скирду-то. А молонья такая резала, что тут не то что людей – иголку на земле найдешь. Где были-то?

      – Тут.

      Дядя Ермолай из последних сил крепился, чтоб опять не взвиться. Опять сморщился…

      – Ну