Оберег на любовь. Том 1. Ирина Лукницкая

тем привлекательнее становилась картина. Скучные придорожные пейзажи вдруг сменились прекрасными ландшафтами. Что это со мной? Раньше никогда природа меня так не трогала. Соньке виды за окном были слишком знакомы, наверное, поэтому она не обращала на красоты ни малейшего внимания. У меня же периодически захватывало дух от простора – не окинешь взглядом, от пестроты полевых цветов и всех оттенков богатой июльской зелени. Масштабами впечатляли поля, которые уже начали желтеть. Территории бескрайние, колосья высоченные! Видно, по этой стороне прошли хорошие дожди – раз пшеница так вымахала. Да и дикие травы, и так уже выше головы, набрались сил и прут себе дальше.

      Еще я каждый раз невольно прислушивалась к объявлению остановок. Меня поражали точные и звучные названия станций. Создавалось впечатление, что здесь не обошлось без участия писателя-натуралиста. Вот промелькнула станция «Зеленодольская», с живописными видами на холмы и долины. Чуть притормозили около полустанка «Журавли». На краю крошечной деревеньки я успела разглядеть несколько длинношеих колодезных журавлей – явление в наше время довольно редкое. От почерневших, изъеденных временем деревянных удилищ на меня будто дохнуло древностью, а еще вдруг ясно привиделся темный круг воды, застывший неподвижно на самом донце меж замшелых позеленевших бревен сруба, и, кажется, даже повеяло вечной сыростью прямо из глубины колодца. А еще гигантские клюющие птицы навеяли мне что-то из области ветряных мельниц эпохи дон Кихота. По идее, эффектное зрелище должно бы вызывать интерес и ностальгию у горожан, уставших от цивилизации и городской обыденности. Но по пассажирам этого как-то заметно не было. Еще мне казалось, что поэтические названия станций: «Бирюзовые ключи», «Новородниковое», «Боровое озеро», «Седая заимка» и даже немудреная «Карасевка», а главное, сама мать-природа за окнами нашего пригородного поезда – не должны оставить равнодушным никого из присутствующих. Увы! Никто и не думал выражать свой восторг. В основном, наши попутчики пребывали в дреме. Из бодрствующих лишь единицы пытались читать, вяло разворачивая газеты, или без малейшего интереса пролистывали журналы. Остальные просто томились от жары и скуки с ватным выражением лица. В окно никто не глядел. Мне хотелось им крикнуть: «Люди, проснитесь! Вы что, не видите? Красотища-то какая вокруг!

      Под конец поездки Соня тоже не выдержала, стала хныкать и ворчать:

      – Господи, когда уже мы приедем? Пить охота невозможно. Кончатся мои мученья когда-нибудь? Невыносимо…

      …Ее раздражало буквально все. И храп соседа: в конце длинного пути старик «совсем распоясался» и выводил рулады уже на весь вагон, и неприятное ощущение в желудке, оставшееся после переедания сладостей: «только изжога от этих твоих палочек!», и духотища: «одуреть можно, у нас в парнике с огурцами и то – свежее», и безостановочный стук, «долбящий по ушам», изредка прерывавшийся ревом шедшего навстречу состава… Когда грохот нарастал, и окна застилала мельтешащая