Дикая карта. Ольга Ерёмина

втянулось в ворота города. По молитвам все вернулись невредимыми. Митрий, помогая закрывать ворота, ликовал.

      Едва успев перекусить, князь Долгоруков приказал привести Брушевского. Спрашивал терпеливо. О количестве людей. О присягнувших Тушинскому царьку городах. О том, где сейчас Сапега. О подкопе! Это было самым важным.

      Ротмистр молчал, усмехаясь криво, презрительно. Углы губ его нервно подёргивались.

      Князь внезапно устал, накатило безразличие. Позвал Митрия:

      – Скажи страже, пусть в погреб под келарскими палатами отведут. Пытошные орудия приготовят.

      Брушевский дрогнул, молвил тихо:

      – Не надо пыток. Я скажу.

      Вызнали: да, ведётся подкоп, и не один. А вот в которых местах – якобы сам Брушевский не знает. Потом всё же пытали, но ротмистр рта не разжал, места не указал.

      Ввечеру архимандрит и весь священный собор, облачившись в праздничные одежды, отпели благодарственный молебен со звоном – славя Господа за дарованную победу.

      Долгим был этот день, долгой и ночь.

      Звёзды протыкали чёрный небесный свод, царапали лучами душу. Митрий-вестовой бегал по обители, скликая старшин на срочный совет. Потом замер подле дверей, слушая стук своего сердца. Представлял то, что, может быть, только в конце света бывает: взлетает на воздух башня – тысячи кирпичей, раствор, камни основания. Взлетает и рушится на землю с грохотом, треском, устрашая всех – и осаждённых, и осаждающих. Экая должна быть силища в порохе, этом сухом зернистом порошке, чтобы громаду вверх поднять! Мимо замершего вестового прошёл архимандрит Иоасаф – борода серебрилась на чёрном одеянии, взглянул в остановившиеся глаза отрока, перекрестил его. Митрий вздрогнул.

      – Ты на заступника своего надейся, на воина Димитрия Солунского, ему молись, – тихо сказал Иоасаф – и прошёл в келарские покои.

      Старшины и прочие люди чина воинского выслушали весть о признании Брушевского хмуро. Что делать? Смотрели на Долгорукова.

      Князь, уже обдумавший новость, огладил чёрную бороду, сказал сурово:

      – Копать надо. Слухи устраивать. И под башнями, и под стенами.

      Иоасаф обвёл взглядом собравшихся. Свечи горели неровно, тени шевелились на стенах, и не каждого было легко разобрать.

      – Влас-то Корсаков где? – спросил Иоасаф.

      – Так ведь не по чину, – ответил кто-то уклончиво.

      – Чин у нас сейчас един. Все за Господа стоим. Корсаков – слуга монастырский, окромя него кто из вас под Казанью с Иваном Васильевичем был? Митрий, Корсакова Власа покличь!

      Митрий побежал. А в покоях все враз зашумели.

      Влас взошёл, перекрестившись, поклонился на иконы, веско изрёк:

      – Слухи – сделаю. Медные листы есть ли?

      – Найдём, – ответил Иоасаф.

      – Хорошо бы ещё ров.

      – Где? – спросил Долгоруков.

      – Вне города. Меж Служней слободой и стеной. Место там самое опасное, гладкое, как девичья щёчка. Задумают там