Руина. Михайло Старицкий

ей, что этого не следует говорить.

      А между тем нищий, словно подразнивая Орысю, все усиливал и усиливал свои похвалы.

      Досада охватывала Орысю. Словно какой-то буравчик забуравил у нее в сердце. И почему она, в самом деле, должна скрывать проделки этой женщины? Через нее столько несчастий произошло, а ее еще и покрывать все должны! Нет, пусть же хоть святою ее не считают. И Орыся произнесла вслух:

      – Эх панотче, панотче! Не все то золото, что блестит!

      Монах устремил на нее полный изумления взгляд. Это изумление подзадорило Орысю еще больше.

      – Вот вы думаете, – продолжала она, – что гетманша спасаться в монастырь ушла, а я скажу вам, что и не сама она ушла, – ей, я думаю, в монастырь так же хотелось, как мне в пекло, а услал ее силою гетман.

      – Гетман?

      – Да, гетман! Были такие дела.

      Еще с минуту Орыся боролась с желанием рассказать решительно все, но устремленный на нее недоверчивый взгляд странника окончательно заставил ее решиться, и, понизив голос, Орыся передала монаху все: что гетман «надел на гетманшу черную рясу» за то, что она изменила ему и что причиной этой измены был какой-то полковник с левой стороны Днепра, что гетман, узнав об этой измене, чуть с ума не сошел, хотел было убить гетманшу, да передумал, услал ее в монастырь, а сам теперь до сих пор нигде себе места не найдет.

      Странник слушал рассказ Орыси с живейшим любопытством, поминутно вставляя свои замечания, вопросы, восклицания.

      – Ну, и где же она теперь, в каком монастыре? – спросил он, когда Орыся наконец остановилась.

      – В каком монастыре? – Орыся замялась, она, собственно, знала, где находилась гетманша, так как Остап ездил туда часто, по поручениям гетмана, но не знала, можно ли об этом говорить или нет?

      – Должно быть, близко где-нибудь, – продолжал странник, – о, гетман далеко не отошлет… А жаль! За такой вчынок надо было бы положить тяжелое послушание для спасения грешной души.

      Орыся молчала, а странник продолжал дальше:

      – Жаль, жаль, что гетман так слаб душой, а строгое монастырское житие исправило бы ее и привело бы на путь истинный. Да только гетман никогда на это не решится.

      Орыся не выдержала.

      – Э, нет! – произнесла она оживленно. – На этот раз пан гетман большую строгость над ней показал, далеко ее услал, аж в Лебединский монастырь, и, говорят все, до конца веку там ее держать будет.

      – Вот это-то и хорошо, это и хорошо! – вскрикнул поспешно странник. – Так, может, Господь и исправит ее.

      В это время с улицы донесся какой-то шум. Орыся и странник повернулись к окну и увидели, что по улице проходила шумная компания казаков. Посреди толпы шел стройный молодой казак с красивым, но строгим, серьезным лицом. Появление его и вызвало, очевидно, такое оживление, так как при виде его со всех сторон к нему спешили новые казаки.

      – А это кто такой, посол какой-нибудь или важный шляхтич? – заинтересовался монах.

      – Нет, это пан Мазепа, наш генеральный писарь.

      – Такой молодой? Видно, голова?

      – О, первая на всю