И один в поле воин. Юрий Петрович Дольд-Михайлик

вернулся немедленно. Утюг он принес, но Моники не нашел. Мадам Тарваль сказала, что у дочери от дыма разболелась голова и она поехала покататься.

      То, что Моника прочитала письмо, было очевидно. Листок был сложен совсем не так, как это сделал Генрих, И лежал совсем не там, где раньше. Да и записка была красноречива. Как умно написала ее Моника. Ни к чему нельзя придраться, а вместе с тем каждое слово так многозначительно… Друг поймет, а враг не догадается… И даже подписи не поставила, конспиратор.

      Уехала кататься! Разболелась голова, по словам мадам. Теперь ясно, что маки будут предупреждены. Он может передать письмо Эверсу.

      Генрих принялся разглаживать утюгом скомканный листочек.

      – Неужели я не мог этого сделать, герр лейтенант? – обиделся Курт, вошедший в комнату, чтобы повесить в шкаф вычищенный мундир.

      – Есть вещи, которые никому нельзя доверить, Курт.

      – Мне вы можете доверить все, что угодно. Потому что нет человека, преданного вам больше, чем я. Разве что моя мать…

      – А при чем тут твоя мать, Курт?

      – А она пишет мне… Вот, послушайте. – Курт вытащил из кармана письмо и, чуть запинаясь от волнения начал читать: – «Я каждый вечер молюсь о твоем лейтенанте, сыночек, потому что это он спас тебя от верной смерти, а вместе с тобой и меня. Ведь, кроме тебя, у меня никого не осталось. Служи ему верно, это я тебе приказываю как мать. За добро нужно платить добром. Иначе бог покарает и тебя, и меня, мое любимое дитя…»

      – У тебя, Курт, хорошая мама, и она тебя очень любит. Передай ей от меня сердечный привет и напиши, что ты хорошо выполняешь ее приказ.

      – О, я уже написал ей, что готов пойти за вас в огонь и воду. И я действительно сделаю это не колеблясь.

      – В огонь тебе не придется прыгать по моему приказу, но, возможно, тебе придется выполнять кое-какие мои поручения, о которых будем знать только ты да я.

      – Приказывайте хоть сейчас.

      – Сейчас такой необходимости нет. Быть может, и не будет. А теперь подай мне мундир.

      Генрих переоделся, чтобы идти к генералу и передать письмо, полученное от Жюльена Левека, но, взглянув на часы, сел в кресло и взял книгу.

      «Прошло лишь двадцать минут. Мало. Надо подождать, пока возвратится Моника».

      Миллер был на седьмом небе от счастья. Вот это удача! Не позже чем завтра утром он пошлет своему шефу сообщение, что трупы убитых найдены и убийцы наказаны. А наказать он сумеет так, что вся округа заговорит об этом.

      И в рапорте отметят активность лейтенанта Гольдринга. Надо сделать вид, что ему, Миллеру, неизвестны подробности биографии барона и его отношения с Бертгольдом. Так будет лучше. Шеф отметит объективность Миллера по отношению к молодым, талантливым офицерам. При случае он, безусловно, напишет или скажет это Гольдрингу, это еще больше укрепит их дружбу.

      А дружбы с Гольдрингом Миллер ищет, как дороги к славе и обеспеченной карьере. Ведь дорога эта не такая гладкая, чтобы по ней самостоятельно можно было дойти или даже доползти до конечной цели. Правда, у него есть заслуги, он когда-то принимал участие в путче, но об