Мой Ленинградский горный. Табошар урановый. Виктор Александрович Моисеев

тем, что осталось от ужина вчера,

      Оделись и сели в него, и в колхоз помчал он нас.

      Выехав за город и далее вдоль Финского залива

      По Приморскому шоссе до Сестрорецка, а за ним направо,

      Проехав по проселочной дороге вдоль озера-разлива

      Еще немного, у барака встали. Приехали, выходить нам надо.

      С шумом выйдя из автобуса во двор и размяв колени,

      Осмотрелись. Два входа. Буквы «М» и «Ж» на каждой двери.

      Вошли, где «М». Койки из металла вдоль одной, другой стены,

      Все в зеленый цвет покрашены и не застелены они.

      Печь-буржуйка посреди стоит, и не протоплена она,

      А вслед за нами женщина в фуфайке старенькой вошла

      И с порога говорит: «Постель я выдать вам должна», —

      И быстрою походкой нас в каптерку повела.

      От нашего барака она совсем невдалеке была,

      А рядом с нею длинный, покрытый шифером навес,

      Под ним из дерева скамейки по обе стороны стола.

      И женщина промолвила: «Кормить вас будут здесь».

      Забрав в охапку простыни, матрас и одеяло

      И расстелив в казарме все на свою кровать,

      Услышал вдалеке вначале, а затем совсем уж рядом —

      За перегородкой звонкие голоса девчат звучат.

      Парни уши сразу навострили, в стойку встали,

      А кто к перегородке ближе, в нее сразу постучал.

      Там тихо стало – видимо, стука этого не ожидали,

      А мы на выход, колокольчик всех на ужин звал.

      Веселою гурьбою за столом на лавке сели в ряд,

      Прически поправляя, девчата к нам медленно идут,

      На них мы с любопытством смотрим, и на нас такой же взгляд.

      Поприветствовав друг друга, ждали, когда нам ужин привезут.

      Девушки, перешептавшись, заговаривать с нами стали,

      И мы вначале им несмело что-то говорили, отвечали,

      Но вскоре разговорились и стесняться перестали,

      Как будто знакомы уж давно и хорошо друга-друга знали.

      Из-за поворота появилась с лошадью повозка,

      На ней возничий и с ним посуда: ведро, бидон,

      А в них молоко, картофель, хлеб, селедка.

      И все продукты эти в тарелках на столе расставил он.

      Расправившись с селедкой, хлебом и картофельным пюре,

      Запив все это парным, с вечерней дойки, молоком,

      Покинули навес и, разведя костер там у ручья невдалеке,

      Под гитару пели бардовские песни допоздна потом.

      На следующий день разбудили нас раненько с утра,

      И, умывшись холодной водой из ручья,

      Позавтракали тем, что осталось со вчера.

      А куратор вдруг спросил: «Кто может запрягать коня?»

      И дернул черт меня тогда – поднял руку только я.

      «Ну что ж, с извозчиком мы определились», —

      С улыбкой глядя на меня, он нам сказал.

      И, как по мановению, телега с лошадью из леса появились,

      А возничий, подъехав, мне вожжи сразу передал.

      Сев