Мой Ленинградский горный. Табошар урановый. Виктор Александрович Моисеев

только бригадиром была озвучена она,

      И откуда силы вдруг взялись, быстро собираться стали.

      А через несколько минут, друг на друга посмотрев,

      Смехом прыснули сперва, а затем заржали:

      Все в грязи, места чистого на одежде, лицах нет,

      И от смеха, или уставши были, все упали – ноги не держали.

      Но быстро встали, есть охота, в животе урчало.

      Инвентарь собрали и на телегу все сгрузили,

      Девушки ко мне подсели, трусцой лошадка побежала,

      И через полчаса голодные и мокрые на базе были,

      Потихоньку и остальные вслед за нами подходили.

      Все в барак, а мне в колхоз за ужином ехать надо.

      Погрузив засветло термосы с экологически чистою едой,

      Уж возвращались в темноте мимо кладбища обратно,

      И от страха галопом мчался по той дороге я домой.

      А вот и проблески света появились по курсу впереди,

      Лошадь радостно заржала и стала медленно идти,

      А ту еду, что привезли, практиканты быстренько смели,

      И, попрощавшись со всеми, спать в барак все побрели.

      А я лошадь рассупонил, мы вместе с ней к ручью пошли.

      Подождав, когда она воды напьется из холодного ручья,

      Стреножив и коркой хлеба угостив, отпустил на поле до утра,

      И с чувством исполненного долга спать к себе пошел и я,

      А перед тем, как лечь в постель, подкинул в огонь печи дрова.

      Раненько с утра бригадир уж разбудил меня,

      Сказав, что лошадь в телегу надо запрягать,

      И к завтраку из колхоза чтоб молоко привез бы я.

      Еще все спали, а мне одному чуть свет вставать.

      Встал неохотно на холодный пол с постели и оделся,

      В ручье умыв лицо, лошадку ту окрест пошел искать,

      Через полчаса ее увидел лежащей на лугу – на солнце грелась.

      Сняв путы, надев узду и на спину взобравшись, пустился вскачь.

      Увидел вскоре базу и наших девушек, стоявших у ручья,

      Решил покрасоваться перед ними, лихой какой наездник я.

      Ударил в бока лошади ногами, и она быстро поскакала.

      Но вдруг, замедлив ход, совсем рядом с ними встала

      И, хвост задрав, что за ночь съела, выдавать наружу стала.

      А я, сидя верхом на ней, весь до пяток покраснел,

      Бил плеткой и ногами; она, до конца не сделав дело, все стояла.

      Девушки чертыхались, вытирались, а я глаза поднять не смел,

      И скорей от них – не получилось в то утро из меня гусара,

      Но на лошадь недолго дулся, хотя мне в душу она и наплевала.

      Доставил молоко я из колхоза, съел завтрак и опять

      Турнепс с утра и до обеда на том же поле убирать.

      Уставшие, уж поздно вечером в барак мы возвращались,

      А наступало воскресенье – в колхозной бане отмывались.

      Мужской там день через неделю, и его не пропускать старались.

      Воскресенье было днем одним, свободным от работы,

      В Стране Советов до 7 марта 1967 года.

      А после