Тёмная история. Чело-вечность. Наталья Сергеевна Алмазова

я и решил попробовать: вдруг подействует?

      Бездомный ещё раз вздохнул, глядя себе под ноги, и пробубнил: «Нет в этом хорошего, как не было».

      «Почему?» – изумился я, помня, с каким стараньем люди искали в необъятности космоса соседей с тех самых пор, как только начали более-менее эту самую необъятность постигать.

      «Нам тут своих супостатов хватает», – уточнил мужчина.

      Я недоумённо поглядел на собеседника.

      «Ещё и эти дармоеды прилетят, ресурсы наши дербанить…» – бездомный помрачнел и нахмурился.

      «Какие ресурсы?»

      «Ну так как какие? Ясно какие: нефть, газ, алмазы… Им только этого и надо».

      «Э-э.. – я задумчиво сцепил пальцы в замок. – В космосе так-то хватает углеводородов на любой вкус, если кому они понадобятся. А у некоторых старых звёзд ядра – цельный алмаз. Натурально».

      Бездомный наконец посмотрел на меня, притом крайне недоверчиво. Впрочем, смерть не терпит лжи. О мертвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды. Вот и мёртвым заповедано примерно то же самое.

      «Чё, не брешешь?»

      «Нет».

      «Ну ладно тогда», – и мужчина вновь погрузился в свои невесёлые мысли.

      А ему ведь ещё минимум сорок дней тут скитаться, – мысленно прикинул я. – Сначала истлеют и оборвутся все физические, телесные привязки, вне зависимости от наличия самого тела – это дня три; потом самые сильные эмоциональные – дней девять как минимум. Ментальность частично распадётся примерно к сороковому дню. Тогда его заберёт жнец. Если покойный решит задержаться более положенного, попытается спрятаться или скрыться – его всегда может разыскать Цербер. Кое-что о смерти я всё-таки разузнал.

      Обычно в этот вот временной интервал мёртвые навещают тех, кто им дорог. Последняя проекция в Явь уже почти распавшейся личности происходит через год. Свыше этого срока вступают в силу другие законы. С ними мне ещё только предстояло разобраться.

      Сорок дней! – я сочувствующе поглядел на бедолагу, сильно сомневаясь, что ему есть кого навещать в этом продрогшем мире. – Три дня просидеть возле собственных выпотрошенных внутренностей и засохшей крови – куда ни шло. Но потом ещё тридцать семь мыкаться, с завистью глядя на тех, кто остаётся жить. Умирать в праздники, когда тебя даже помянуть некому, должно быть, неприятно. Вот ещё один готовый вариант полтергейста – такие несчастные. Неприкаянные. Правда, после девятого дня они сильно ослабевают, и степень их влияния на реальный мир значительно падает.

      «Ни тебе холмика могильного, ни креста», – будто уловив моё настроение, пробормотал бездомный.

      Я намеренно не спрашивал его имя: как я успел уяснить, к именам, точнее к тем, кто их носит, сильнее привязываешься. Куся наглядно мне это продемонстрировала.

      Я поднялся с холодных ступеней. Жаль его, но увы, друг другу мы не помощники. Мужчина даже не пошевелился, всё так же будто в трансе таращась в никуда. Я молча выбрался из подвала. Снег к вечеру повалил сплошной стеной, будто пытаясь