Тёмная история. Чело-вечность. Наталья Сергеевна Алмазова

у людей всему подряд, учась обстоятельно и прилежно, пускай отличником я, увы, не был.

      Основным моим желанием, как нетрудно сообразить, стала настойчивая и невразумительная жажда бытия, в том виде, в каком она присуща и людям: пускай в невыносимом одиночестве блуждающего разума, в непрекращающихся пытках концлагерей, в изощрённых ужасах и тяготах земной жизни, падениях и увечьях, подвалах, тюрьмах и тесных клетках многоквартирных домов. Ни ради чего-то, а во что бы то ни стало. Вопреки. Всегда. В такую-то вот коварную ловушку инстинкта самосохранения я заманил самого себя, и теперь с неподдельным ужасом любовался результатом собственных же рьяных стараний. Я хотел жить, пускай живым меня назвать было сложно, и моя бытность, в общем-то, не имела особого смысла. Но она нравилась мне. И вместе с тем тяготила меня. Не свихнуться бы меж этих двух полюсов.

      …

      Вечер выдался по-декабрьски мрачным и грязным. Ветреным, пробирающим. Ледяной дождь со снегом вкупе комфорта ему явно не добавляли. Неуютно было настолько, что все, кто мог, бежали прочь в теплые объятья кофеен и пекарен, в прогретые центральным отопленьем квартиры, на край на вокзалы и в плохо освещённые парадные, в вонючие коридоры коммуналок, куда угодно, лишь бы с улиц долой. В общем, туда, где жизнь становилась чуточку лучше. Где пахло ванилью и свежей выпечкой, где висели гирлянды и мурчали коты. Где ждали Нового Года, вот-вот. Ну или хотя бы не было настырных ледяных хлопьев, без продыху валящих с обрюзгшего неба и набивающихся за шиворот, до невозможности скользких тротуаров и внезапно глубоких луж. Ничего, ещё немного и всё переменится. Да уж, люди горазды были ваять себе все эти чарующие иллюзии. Ну сейчас, с понедельника, с нового листочка нового же календаря… Увы. Жизнь оставалась жизнью. Хоть с мишурой и ёлками, хоть без.

      Я сидел, прислонившись спиной к стальной решётке, затягивавшей автобусную остановку. Только с обратной её стороны: ехать я покамест никуда не собирался. Какая-то сердобольная женщина, проходя мимо, даже кинула мне пару завалявшихся в кармане монет, вероятно, приняв за бездомного.

      Ну, спасибо, – саркастически поблагодарил я морок, и задумчиво принялся разглядывать штампованные кружки металла. – Удружил. Накинул личину максимально жалкую и неприметную. Впрочем, была в этом какая-то горькая правда. Дома у меня ныне и действительно не было. Вот тебе мелочишка, хоть на глаза клади. Однако туда меня не пустили бы тоже, невзирая на наличие заветных монеток, а ведь их номинал Харону был не так уж и важен.

      Вечер постепенно сменился ещё более негостеприимной ночью. И город полностью и окончательно обезлюдел. На остановке я остался совсем один. Транспорт уже не ходил. Но спустя какое-то время я заметил, что, оказывается, не так уж я и одинок. Затрудняюсь сказать, откуда он взялся. Моя рассеянность, конечно, била все рекорды, но не до такой же степени. Шагов я не слышал, хотя наверняка различил бы чавканье ботинок по грязи в этой-то промозглой тишине. Однако первое, что я уловил так это запах. Сигаретный дым.

      Я