Женский портрет. Генри Джеймс

довольно существенную часть предстоящих ей важнейших испытаний. Впрочем, подобное путешествие в наше прекрасное время – далеко не самая рискованная авантюра даже для «хрупкого сосуда». И пусть – к чему нам борьба со стихиями, трагические случайности, сражения и убийства? Пусть приключения героини будут незатейливыми, зато они заиграют яркими красками, когда мы должным образом пропустим их сквозь призму восприятия главного персонажа – иначе они и вправду никакого впечатления на читателя не произведут. В том-то и состоят красота и сложность: следует преобразовать незначительное приключение в сознании героини так, чтобы из него сплелась ткань драмы; выразимся изящнее – ткань истории. Так я подумал – и в мозгу у меня словно звякнул серебряный колокольчик.

      Мы найдем в романе два прекрасных примера подобного преобразования, два случая редкого химического соединения элементов. Во-первых – в главе, где Изабелла, вернувшись из Лондона, застает в гостиной по-хозяйски расположившуюся у фортепьяно мадам Мерль. Та самозабвенно играет, и главная героиня, застав в этот вечерний сумеречный час в доме дядюшки доселе незнакомую женщину, вдруг подспудно осознает приближение решительного поворота в собственной жизни. Не вижу смысла расставлять ради разъяснения художественного замысла все точки над i и растолковывать свои намерения, а потому не стану сейчас этим заниматься, однако замечу: в любом случае мне следовало добиться большого внутреннего напряжения, не нагнетая обстановку.

      Я должен был возбудить интерес читателя до высшего предела, одновременно сохранив внешнюю упорядоченность элементов повествования; в случае удачи мне удалось бы показать, насколько волнующей может быть внутренняя жизнь персонажа, хотя ничего необычного в ней и не происходит. Пожалуй, наиболее успешным и последовательным воплощением этого идеала стал второй пример – сцена сразу в начале второй половины книги, когда моя молодая героиня, лишившись сна, погружается в длительные размышления о случае, который станет для нее важнейшей вехой. По сути, здесь мы имеем дело с критическим мысленным поиском, однако он становится куда лучшим толчком для дальнейшего развития сюжета, нежели двадцать драматических происшествий. Рассуждениями героини мы достигаем нужного нам драматизма, несмотря на скромные декорации сцены. Изабелла сидит у затухающего камина в глухой час ночи, и ее начинают посещать смутные сомнения, которые могут подтвердиться догадкой. В сцене нет физического действия – лишь деятельность мыслительная, и все же она становится попыткой сделать четкую работу ума не менее «интересной» для читателя, чем внезапное появление каравана с золотом или, допустим, разоблачение старого пирата. Эпизод с бессонной ночью у камина в данном случае знаменует собой открытие – важнейший для романиста элемент, а ведь несколько страниц подряд героиня находится в совершенном одиночестве и даже не встает из своего кресла! Очевидно, что