Златая цепь. Наталья Гайс

и, с минуту помешкав, постучал-таки в дверь.

      Ни приближающихся шагов, ни какого-либо движения внутри дома я не услышал. В следующий раз я постучал сильнее и прислушался. Либо хозяева крепко спали, либо в доме не было никого. Делать нечего, выходит не судьба заночевать мне в лесном тереме. Однако ночь меня страшила и я решил остаться здесь – на крыльце – до самого утра. Все же лучше, чем ничего. Ну а если и обнаружат меня, авось не прогонят.

      Сам не знаю зачем, но напоследок я просто толкнул дверь и, к моему удивлению, она открылась. Заперто не было, я счел это добрым знаком и вошел. Комната внутри терема была лишь одна, но очень большая и имелся второй этаж, куда вела простая, но тяжелая лестница. Интерьер оказался не богатым. Большая печь с прислоненным ухватом, прямоугольный стол, застеленный белой скатертью с вышитым по центру орнаментом, несколько новых табуретов вокруг стола, лаковый шкаф с посудой и больше ничего. Я хотел было подняться на второй этаж, но передумал и позвал хозяев. Однако мне снова не ответили. Сделав вывод, что хозяева, скорее всего, отлучились недалеко и ненадолго, я снова вернулся к идее выйти за дверь и, ради вежливости, подождать их на крыльце. Бродить по чужому дому без приглашения было равносильно преступлению. В конце концов меня могли принять за вора.

      Но как только я направился к двери – с порога донеслись голоса. И вот тут-то, сам не понимаю, почему, но я запаниковал и заметался. Я испугался быть обнаруженным вот так и нырнул в единственный темный угол этой комнаты – под лестницу, ведущую на второй этаж. Здесь оказалось довольно просторно и я прижался к самой дальней стене, очень надеясь, что меня не обнаружат.

      Дверь отворилась и по голосам я понял, что вошли двое мужчин. Один немного картавил, говорил много и складно. Второй выдавал редкие фразы, но голос его был неприятен. Словно он фальшиво пел, отчего показался личностью уголовной.

      – Семен, ты не понимаешь одного, – говорил словоохотливый, – что все люди до единого хотят много лишь двух вещей – хлеба и зрелищ. А некоторые готовы продать за это и родину и семью. Проходи! Сейчас мы с тобой соорудим яичницу с салом!

      – Станете топить печь? – с хрипотцой спросил второй. – Один черт – холодает!

      – Нет, топить не стану. Но у меня есть керосинка. Очень уж я голодный!

      Далее последовали говорящие за себя звуки. По ним можно было понять, что отворили шкаф, загромыхали в нем посудой, поставили что-то звонко, отодвинули табурет, чиркнули спичкой, замурлыкали под нос песню. Какой-то знакомый, легкий мотивчик. Затем осталось только тихое булькотание песни и, через некоторое время, потянуло характерным запахом керосинки. Кто-то из двоих довольно громко потер руки и на сковороде шумно зашкворчало.

      – Что же это ты разложил? – послышалась картавая речь и удивленный присвист. – Королевская игра?! Или мне изменяет память? Это странно, Семен!

      – Отчего же, Алексей Петрович? Разве уставом партии запрещены игры в карты?

      – Да нет,