Германия: философия XIX – начала XX вв. Том 7. Материализм. Часть 2. Валерий Алексеевич Антонов

слово, образ, под которым мысль, как отщепление от Абсолюта, представляет материальную реальность, другое отщепление от Абсолюта; но эта непроницаемость, без которой материя испаряется, в конечном счете является не более чем автономным суждением внутреннего чувства, метафизическим априори, необоснованной гипотезой – духа.

      Таким образом, философия, свергнув теологический догматизм, может одухотворить материю или материализовать мысль, возвысить бытие до идеи или поместить идею в реальность; или она может также отождествить субстанцию и причину и вменить повсюду силу – все эти фразы ничего не объясняют и ничего не значат: она всегда возвращает нас к вечному дуализму и, заставляя верить в себя, вынуждает нас верить в Бога, если не в духов. Однако, поместив дух обратно в природу, философия, в отличие от древних, отделивших его от природы, пришла к тому знаменитому выводу, который подытоживает практически весь плод ее исследований: «В человеке дух знает себя, а во всем остальном, как нам кажется, он себя не знает». – «То, что бодрствует в человеке, снится животному и спит в камне…», – сказал один философ.

      Таким образом, в свой последний час философия знает не больше, чем в час своего рождения: как если бы она пришла в мир только для того, чтобы подтвердить слова Сократа, она говорит, торжественно кутаясь в свою предсмертную мантию: я знаю, что я ничего не знаю. Да, более того, философия теперь знает, что все ее суждения основаны на двух одинаково ложных, одинаково невозможных и все же одинаково необходимых и требуемых гипотезах – гипотезах духа и материи. Таким образом, если раньше религиозная нетерпимость и философские препирательства, распространяя повсюду тьму, запрещали сомнения и приглашали к развратному и удобному бездумью, то теперь торжество отрицания по всем пунктам делает это сомнение даже невозможным; мысль, освобожденная от всех оков, но побежденная своим собственным достижением, вынуждена признать то, что кажется ей явным противоречием и абсурдом. Дикари считают мир великим фетишем, находящимся под опекой великого Маниту. За три тысячелетия поэты, законодатели и носители цивилизации, передавая светильник философии из поколения в поколение, не написали ничего более возвышенного, чем это кредо. И вот, в тот момент, когда долгий заговор против Бога, называвший себя философией, подходит к концу, освобожденный разум полностью закрывается, как разум дикарей: Мир – это не-Я, превращенное в объект Я.

      Таким образом, человечество неизбежно вынуждено признать существование Бога. Если, однако, в течение долгого периода, завершающегося нашим временем, оно верило в реальность своей гипотезы; если оно поклонялось непостижимому объекту ее; если теперь, когда оно постигло себя в этом акте веры, оно сознательно, но не более свободно настаивает на этом предположении о высшем существе, о котором оно знает, что оно не более чем персонификация его собственной мысли; более того, если оно